Алькор открыла сезон 11.08.2013 Скачивать и слушать здесь Список песенСписок песен: 1. Август 2. Летний вечер 3. Мокрое лето 4. Лисички 5. Дождь 6. Неторопливая дорога 7. Вопросы 8. Вальс КСП 9. Перевал 10. Дорога без начала и конца 11. Двоичный кот 12. Между строк 13. Точка зрения 14. Песенка Драккара 15. Белый крейсер "Малыш" 16. Рейд (соавтор С. Пыхтин) 17. Ответ на "Рейд" (стихи Джареф) 18. Антиподы 19. Клинок 20. Ответ на "Клинок" (слова Эльфияу, Кот, Потаня, Скайюни) 21. Джареф 22. "Идут лихие времена..." 23. Нечистая сила 24. Странник 25. Анастасия 26. Ворон, мой ворон 27. Лазутчица 28. Тропинка 29. Граница бури 30. Баловень судьбы 31. Робер 32. Прощальный вальс 33. Не будите во мне зверя... 34. Триптих Айрена плюс Заклятие Ринна 35. Эскадрилья "Смерть" 36. Матильда 37. Олаф Кальдмеер 38. Над горами ночь 39. "Чёрт побери – выпить хочется, братцы..." (автор неизвестен) 40. Хоббит 41. "Если ты случайно хоббит..." 42. Линдалквэнта 43. Монолог Финве 44. Монолог Феанора 45. Шахматы 46. Чардаш 47. Меняющий мир 48. Кошка Маргошка 49. Африканская саванна 50. Военный марш 51. Правила боя 52. Железный крест 53. Ответ Круппа (стихи С. Пыхтина) 54. Полёт Тай–Файтера (стихи Джесс Фьюри) 55. Ночная дорога 56. Дорога–Смерть 57. Про котёнка и щенка 58. Крокодилам весело (слова народные, автор первоисточника Андрей Лобанов) Алькор побила свой рекорд количества песен за один концерт. А я замучилась всё это резать конвентировать, переименовывать и не откажусь от роллов за вредность. И от разрешения практиковаться на Волке
Герб дома твоего Московские хокку Московские расстегайчики Музыка Москвы
Название: Московские тайны. Набор открыток для посткроссинга Автор:fandom Moskva 2013 Форма: сет из восьми иллюстрированных мини-сказок о достопримечательностях города Пейринг/Персонажи: Москва и населяющие ее духи Категория: джен Жанр: юмор, мистика Рейтинг: от G до PG-13 Исходники: набор открыток о Москве 1980-го года выпуска; фото участников команды; элементы городских легенд Примечание: сет сказок имитирует набор надписанных открыток с видами Москвы, "использованных" для посткроссинга. Чтобы открыть набор, кликните по его обложке. Чтобы прочесть пришедшую открытку, кликните на нее, и она перевернется текстом вверх. Для голосования: #. fandom Moskva 2013 - работа "Московские тайны. Набор открыток для посткроссинга"
Название: Герб дома твоего Автор:fandom Moskva 2013 Форма: сет аватар Пейринг/Персонажи: гербы районов Категория: джен Количество: Рейтинг: G Для голосования: #. fandom Moskva 2013 - работа "Герб дома твоего"
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
Название: Московские хокку Автор:fandom Moskva 2013 Форма: хокку Пейринг/Персонажи: Москва и населяющие ее духи Категория: джен Жанр: юмор, мистика Рейтинг: от G до PG-13 Для голосования: #. fandom Moskva 2013 - работа "Московские хокку"
Алой стрелою Кольцо насквозь пронзено. Как осью Земля.
Два стадиона И МГУ корпуса, Как три вокзала.
Узел всех больший: Много стремится людей В библиотеку.
Осени краски, Вместе, как на палитре, На Третьяковской.
Чует собака Близкий сессии запах Носом блестящим.
Череп гигантский, Взглядом стену пронзает, Двух близнецов зрит.
Без лесорубов Два парка пропало совсем. Два и осталось.
Дюжина станций, Как зодиак под землёй. Ждём Змееносца.
Марьина Роща С Марьиным в разных концах. Не ошибиться б.
Зря вспоминают Злобного духа, где есть Только граница.
Растений врагу В сад не позволят попасть Три перегона.
Название: Московские расстегайчики Автор:fandom Moskva 2013 Форма: пирожки, 13 штук Пейринг/Персонажи: Москва и населяющие ее духи Категория: джен Жанр: юмор, мистика Рейтинг: от G до PG-13 Для голосования: #. fandom Moskva 2013 - работа "Московские расстегайчики"
Расстегайчик из метро
метро пока что не закрылось но пересадки ровно в час еще спасибо что не в полночь как раз с работы добежать
Расстегайчик с Патриаршьих
на патриаршьих забухали а как же можно было не ведь тут то голову отрежут то к вам подсядет сатана
Расстегайчики из Нескучного
нескучный сад исполнен тайны В нем есть рояли и скамьи. Но вася этого не хочет, Он хочет просто пить агдам
нескучный сад исполнен тайны какой не ведает никто кто знает тем она не тайна им вовсе пуст нескучный сад
нескучный сад исполнен тайны не оттого ль нескучен он иль может от чего другого здесь тайна явно не одна
нескучный сад исполнен тайны и воробьев и голубей о да крылами обладают и коренные москвичи
нескучный сад исполнен тайны и тишина его томит когда вокруг шумит столица ему не хочется молчать
нескучный сад исполнен тайны войди вдохни коснись рукой во исполнение желаний пускай тебя обнимет сад
Расстегайчики с Тверской
опять метро опять тверская толпа огни машины гул где пушкин небо подпирает чтоб не обрушилось на нас
опять метро опять тверская пускай без лавок и без лип но юрий здесь и смотрит грозно и бронзовую тянет длань
опять метро опять тверская бульваров лента впереди арбат еще бульвар а после конец земли москва-река
опять метро опять тверская не переменишь ход вещей живи хоть в зюзино но утром изволь являться в самый центр
опять метро опять тверская ан нет не выйти ждем парад смотри-ка танки танки танки на площадь красную идут
Название: Музыка Москвы Автор:fandom Moskva 2013 Форма: фанмикс Пейринг/Персонажи: Москва и москвичи Категория: джен Рейтинг: от G до PG-13 Исходники: Песни о Москве (Окуджава, Визбор, группа "Браво", группа "Несчастный случай", гимн Москвы, А.Петров - Г.Шпаликов, Т.Хренников - В.Гусев, народные) Для голосования: #. fandom Moskva 2013 - работа "Музыка Москвы"
Для команды Москвы - желающих упороться в качестве Анонимных доброжелатей уже сейчас. Очень нужны артеры и виддеры. Милости просим сюда: moskva-i-moskvichi.diary.ru/
В команду под романтичным названием "Хэй, славяне!" - желающих упороться на Зимней ФБ. Нужны все! Милости просим сюда: slavjane.diary.ru/
КАЗАНСКИЙ ВОКЗАЛ (в зале № 7 у табло расписания). Cбор к 9.00. Григорово – р. Карповка (часовня-купальня, родник) – Коняшино – карьеры – Гжель. 16 км. Руководитель Згура Н.В.
ПАВЕЛЕЦКИЙ ВОКЗАЛ. Э/п на Ожерелье отправлением в 9.10 . Сбор в вагоне № 4. Востряково – Заборье – Серафимо–Знаменский скит – Никитское – мкр «Дружба». – авт. до ст. Домодедово. 20 км. Руководитель подсаживается на пл. Бирюлёво-пасс. в 9.36 . Руководитель Прохорова Е.В.
СТ. М. «ЩЁЛКОВСКАЯ» (в центре зала). Сбор к 8.45. Отправление авт.№ 320 (социальный) в 9.10. Памяти руководителя ПВД Тутурина В.А. Ст. м. «Щелковская» авт. до ост. Дядькино (10.10) – оз. Шишовское – с. Воскресенское – оз. Рабиновское – Пятково – авт. до пл. Чкаловская или ст. м. «Щелковская». 14 км. Руководитель подсаживается в автобус на ост. Чкаловская в 9.38. Проезд руководителя по данному маршруту оплачивают туристы. Часть маршрута проходит по открытым местам. Тел. 8-906-064-22-01. Руководитель Горбатов Б.И.
СТ. М. «ТУШИНСКАЯ» (у ост. авт. №№ 541, 549). Cбор к 8.45. Церкви и усадьбы Подмосковья. Усадьба Архангельское (храм Михаила Архангела) – с. Ильинское (музей преподобномученицы Елизаветы Феодоровны Романовой) – р. Москва – Усово. 15 км. Стоимость посещения усадьбы «Архангельское» 150 р., для льготников 50 р. Для посещения храма женщинам иметь с собой юбку и косынку. С собой иметь ёмкости для воды. Возможно возвращение из села Ильинского автобусом до ст. м. «Тушинская». Руководители: Кузнецов Ю.Ф. и Салтыков А.И.
11 ВОСКРЕСЕНЬЕ КУРСКИЙ ВОКЗАЛ (в зале пригородных касс Горьковского направления). Сбор к 9.35. Черная – оз. Черное – оз. Заячьи горки – оз. Торфяное – Железнодорожная. 12 км. В медленном темпе. Руководители: Притченко А.В., Евсеев М.И.
В субботу выкладка, а вот в воскресенье, скорее всего, пойду. Грех в этакую погоду в городе сидеть.
Московские портреты Приезжая Дом Однажды в мае Девять московских крылец
Название: Московские портреты Автор:fandom Moskva 2013 Бета: Анонимный доброжелатель Размер: мини, около 1200 слов Пейринг/Персонажи: Москва / Коренной москвич, Эти сумасшедшие москвички, Понаехавший Тут, Гастробайтер / Москва Категория: джен Жанр: портреты Рейтинг: G Иллюстрации: к мини есть иллюстрации, их можно посмотреть по ссылке. Краткое содержание: Такие разные москвичи. Для голосования: #. fandom Moskva 2013 - работа "Московские портреты"
"Мы на этих холмах с прошлой эры живём"
Коренной москвич. Тот самый человек, что называл Тверскую Тверской, когда она была ещё улицей Горького. А площадь Ильича и по сей день называет Рогожской заставой.
Если вся Россия ненавидит или по крайней мере недолюбливает москвичей, то сами москвичи, как известно, не любят Коренных москвичей. Коренной москвич в Москве дома - а значит, не обращает внимания на достопримечательности, не ходит по музеям, не помнит адресов. В Москве он ориентируется по какой-то генетической памяти, которой нет у просто москвичей и уж тем более у Понаехавших Тут.
Садясь в такси, коренной москвич никогда не назовёт улицу и номер дома, это не по-московски - называть точные адреса. Он вместо "улица Таганская, дом 44" скажет "на Таганке большой кирпичный новый дом, ещё напротив такой же второй с магазином на углу, раньше там комиссионный был, а потом сантехника, а теперь уже не знаю что". И если таксист тоже Коренной москвич, то ответит: "А, это рядом с монастырём, в самом доме ещё загс, а напротив раньше магазин "Молоко" был и сберкасса? Знаю, как же", а некоренной спросит: "Дорогу покажешь?" Коренные москвичи в Москве как звери в родном лесу, дорогу безошибочно находят по старым меткам и зарубкам, по привычным запахам и следам. Адреса - изобретение недавнее и ненадёжное, номер можно перепутать, пропустить, в Москве вполне может дом 56 стоять рядом с домом 18. Следы не сотрёшь, они в памяти. А память у коренных москвичей цепкая.
Коренной москвич, приходя домой или в гости, нажимает на кнопку звонка три раза - потому что в его старой арбатской коммуналке в Филипповском переулке ("ну да, Филипповский, бывший Аксаков, бывший Филипповский, бывший Иконный, бывший Протасьевский, а вы разве не знаете, как называлась ваша улица в XVI веке?"), так вот, в его старой коммуналке в Филипповском или Большом Афанасьевском или на Сивцевом Вражке против их фамилии на двери значилось "три звонка". Привычка, традиция. Ну и что, что коммуналку расселили в шестидесятых, а Коренному москвичу тогда было пять лет? Традиция - это святое.
Коренной москвич с презрением относится к мечтам Понаехавших Тут когда-нибудь купить квартиру в сталинской высотке, а то и в самом Доме на Набережной - он-то точно знает, что ничего достойного, кроме пары домов в эпоху конструктивизма, после революции в Москве не строили. То ли дело московский мТодерн, ещё сохранившийся во всем своём облупленном великолепии на Бульварах и в переулочках Тихого Центра. Всё, что построено после 1913 года, Коренной москвич презрительно называет новоделом. Зато он готов протестовать против сноса дома, возведённого в 1895 году на месте снесённого флигелька, в котором на два дня останавливался Достоевский по пути в Баден-Баден. На робкое замечание, что тот самый флигелёк ведь снесли в ХIХ веке, а этот дом - рядовая застройка, Коренной москвич по-хозяйски ворчит: "И что теперь, каждые сто лет будем вот так сносить и заново строить?"
Коренной москвич не считает Москвой всё, что за Садовым кольцом, даже если нелёгкая судьба уже тридцать лет как забросила его жить в Ясенево или Бирюлёво. Говорят, Призрак Коренного москвича появляется на Садовом в десятибалльные пробки? - не верьте! Что ему делать на этой окраине? Он является на Бульварном, Якиманке или Воздвиженке. Тем более что там десятибалльные пробки каждый вечер и каждое утро.
Коренной москвич философски относится к работе. Работа должна приносить удовольствие, поэтому он неспешно изучает что-то в архивах или изобретает что-то в нищих "ящиках" - старых оборонных НИИ, или по полгода пропадает в экспедициях, или левачит на старой волге-двадцатьчетвёрке, скорее чтоб пообщаться, чем подзаработать. Деньги? Не в них смысл жизни, изрекает Коренной москвич - и к тому же арендная плата за три квартиры, доставшиеся в наследство от одиноких тётушек, позволяет меньше думать о суетном быте.
Когда Коренному москвичу говорят, что быть коренным москвичом - снобизм и тунеядство, он смущённо улыбается, кивает и отвечает: "Да у нас на Москве так уж заведено". И он говорит чистую правду. Сыны свободны.
"Эти сумасшедшие москвички"
Москвички. Москвички едят на ходу, перебегают дорогу на красный, никогда не снимают высоких каблуков, садясь за руль. Москвички носят длинные, в пол, шубки из светлой норки - в метро, в троллейбусе, по московской слякоти. Москвички растягивают звук "а" - Маааскваа. Москвички работают с утра до ночи, чтобы платить двум няням и домработнице, но успевают ходить в фитнес-клуб и на маникюр. Дома они сумасшедшие мамашки, на работе - холодные карьерные стервы. Детей у них много, посчитайте сами: собственно дети (один, два или три, почему нет?), муж, бывший муж (иногда два бывших мужа), родители, одинокие тётушки, потерявшиеся в нынешней суете и нестабильности, родители мужа. Человек десять обычно набирается, и сумасшедшая москвичка ловко управляется со своей семьёй, командует, заботится, зарабатывает, обеспечивает, договаривается, воспитывает. Воспитывает в основном взрослых членов семьи, детей можно доверить тщательно отобранной специальным агентством няне.
Москвички плохо знают Москву - только несколько привычных маршрутов, любимых мест, проверенных кафе и магазинов. Они могут знать Париж, Лос-Анджелес или Милан. Милан особенно, ну вы поняли, да? Но не Москву.
Мечта москвички? - даже звучит странно. Москвички не мечтают, они добиваются. Нет на свете менее романтичных женщин, чем москвички. Впрочем, тайно, в душе, они способны на любовь, сентиментальную и трогательную. Эта любовь, как в поговорке, живёт три года. Все три года москвичка называет свою любовь ласточкой или медвежонком, покупает для неё косметику, нежно гладит по кожаному рулю, трепетно проводит пальцами по приборной доске. Через три года безжалостно меняет свою ласточку на новую модель актуального цвета.
Вот такие они, эти "And Moscow girls make me sing and shout!", как пели когда-то Битлы. Только они могут жить в этом сумасшедшем городе. Только в этом сумасшедшем городе они могут жить.
"Да мы уже пять лет как москвичи"
Понаехавший Тут. Он самый настоящий москвич, нет у Москвы более преданного и страстного поклонника, чем Понаехавший Тут. Это Коренным Москва дана от рождения, досталась по наследству, а он желал, страдал, добивался - и вот добился, зацепился за краешек, укоренился на самой границе, у контрольно-следовой полосы, которую закатали когда-то в асфальт и назвали МКАДом. Кстати, если Понаехавший говорит, что живёт почти возле МКАДа - это значит за МКАДом, в Химках, Реутове или Одинцове. Если внутри - он с гордостью назовёт район, и добавит, что это буквально в двадцати минутах от Третьего кольца, и вздрогнет от привычной ненависти, когда Коренной москвич небрежно переспросит: "Коптево? Это по какой дороге?" или перепутает Раменки с Раменским.
Понаехавший Тут может лучше любого экскурсовода рассказать о московских достопримечательностях, перечислить московские высотки или объяснить, как проехать к театру "Сатирикон". Он знает названия мостов на Москве-реке и шлюзов на Яузе, он давно готов рассказать о Москве своим детям, рождённым уже здесь, настоящим москвичам! И да, ещё десять-пятнадцать лет - и даже по выговору уже нельзя будет отличить его от этих снобов-коренных. В конце концов, любой Коренной москвич происходит от понаехавших. Тут.
"Гастробайтер"
Именно так это произносится по-московски, гибрид слов "гастролёр" и "гастарбайтер". Гастробайтеры тоже москвичи, только ни они сами, ни окружающие об этом ещё не догадываются. Сначала гастробайтеры приезжают "на сезон", подзаработать на свадьбу или на новый дом. Их притягивают шальные московские деньги и возможности. Через два-три-пять сезонов продвигаются в московской табели о рангах, без запинки произносят "клининг" и "хаускипинг", знают, как работать с венецианской штукатуркой или устанавливать камины, получают профессию и постоянную работу, потом привозят семью. Их дети растут в вагончиках среди недостроенных посёлков, в ремонтируемых квартирах или общежитиях. Им не за что любить Москву. И всё-таки это и их город, они строят и убирают его дома, асфальтируют и подметают его улицы, стоят за прилавками и кассами его супермаркетов, врастают в него понемногу, лучше всех знают, как этот город умеет бить с мыска и не верить слезам. Их дети вырастут и породнятся с коренными, их внуки будут с привычной небрежностью смотреть свысока на понаехавших и не считать Москвой всё, что за Третьим кольцом, которое к тому времени уже станет Вторым Бульварным. Ничего. Москва не сразу строилась.
Название: Приезжая Автор:fandom Moskva 2013 Бета: анонимный доброжелатель Размер: Мини (1223 слова) Пейринг/Персонажи: Москва и москвичи, приезжая девушка Категория: джен Жанр: приключения Рейтинг: G Краткое содержание: Что может ждать в Москве приезжую девушку, если кроме города помочь ей некому? Для голосования: #. fandom Moskva 2013 - работа "Приезжая"
Весной в Москве темнеет поздно, но вечера холодные. А тут еще и дождь пошел. Девушка одиноко сидела на Гоголевском бульваре рядом с странным памятником, на котором были изображены не то Дед Мазай и зайцы, не то оторванные лошадиные головы. Пока еще было светло, она успела прочитать, что это памятник Михаилу Шолохову, но при чем тут кони и зайцы не поняла. А теперь уже было все равно. Она провела тут уже очень много времени. Ждала. Но никого не было. - Чего сидишь-то? Поздно уже, дождь. Шла бы домой. - Ласково сказал чей-то голос. Девушка вздрогнула, подняла голову, огляделась, но рядом никого не было. - Что ты головой крутишь? Не по сторонам, вверх погляди. К девушке склонилась ветка старого дерева. - Эт-то вы со мной говорите? - не поняла девушка. - А то кто же, не он же, - ветка махнула в сторону памятника. - Он у нас не говорящий. Обижен больно на людей. А вот я - другое дело. - Понятно, я уже с ума сошла, пока тут сидела. - Да никуда ты не сошла. Лучше рассказывай, чего домой не идешь? Голос был таким ласковым и добрым, что хотелось поневоле поделиться, рассказать... - Мой дом далеко, - чуть не плача сказала девушка. - Я к другу приехала. Мы с ним договорились, что сегодня тут встретимся. А он не пришел. И мне деваться некуда. - Не москвичка, стало быть. - Протянуло дерево. - Бывает. Тут таких как ты много бывает. И совсем деваться некуда? Девушка помотала головой, закуталась покрепче в куртку. - Ладно, не грусти, - погладила ее по волосам ветка. - Справимся. Эй, Букашка, а ты тут откуда взялась? Это ж не твой маршрут. - Дело у меня, вот мимо еду. На дороге показался старый троллейбус. - Букашка, вот тут у меня, видишь что? Помощь ей нужна. Куда бы приютить? Троллейбус остановился, задумчиво помахал рогами. - Не знаю, что и сказать. В современной Москве трудно. - А если на окраины? - Ты на часы кремлевские глянь – время уже к полуночи. Кто ее там пустит? - И то верно, - пригорюнилось дерево. Троллейбус тоже замолчал. Девушка сидела, сжавшись в комочек, не в силах поверить, что такое происходит. - Слушай, - вдруг оживилась Букашка. - А что если ее к Петру Алексеевичу отправить? Там у него много места... Дерево замахало ветками в знак протеста: - С ума сошла? Да там же никому нельзя жить! Там же и река, и метро рядом, не выспится, промокнет, а если еще и эти... с Парка культуры набегут, то вообще сна не будет. - Да, жаль. А то бы там хоть конфеток поела. У Петра Алексеевича с "Октябрем" на этот счет строго. - Повесил рога троллейбус. Стало тихо, только дождь припустил сильнее. Дерево старательно прикрыло девушку ветками. - Куда ж ее? - Эх вы, - неожиданно поднялся с места памятник Шолохову. - Москвичи заносчивые. Самое правильное место не помните в собственном городе. Старик, по-вашему что, не приютит ее? Дерево и Букашка дружно ахнули. - Как же я забыла! - И ведь совсем рядом! Шолохов махнул веслом. - Разговорились. Сам отвезу. Нечего вам тут. Он свистнул, из железной воды выпрыгнули кони. Красивые донские кони, с развевающимися гривами и горящими глазами. Девушка и ахнуть не успела. как Шолохов вскинул ее на одного из коней, вскочил сам у нее за спиной, и они понеслись бешеным галопом по Гоголевскому бульвару, мимо памятника Николаю Васильевичу, мимо ярко сияющих огней ресторана "Прага", по булыжной мостовой. Не прошло и трех минут этой скачки, как они оказались у старого дома, украшенного фигурами рыцарей. - Кто такие?! Зачем? - Странница, путница. Приютить надо. - А Старик-то в курсе? - металлически лязгнули рыцари. И тут случилось совсем странное: мостовая поднялась волной, девушку выкинуло из седла, подняло этой волной к рыцарям и усадило на парапет: - Я всегда всем рад, - прозвучал глубокий мужской голос. В нем была теплота и привет. Девушке вдруг показалось, что она вернулась домой, и ее встречает любящий отец. - До утра тут побудешь, а утром все хорошо будет, вот увидишь. Рыцари распахнули перед ней какую-то дверь, незаметную снизу. Девушка вошла и оказалась в небольшой комнате, где уютно горел камин, на полу лежала шкура какого-то большого зверя, а в центре комнаты стояла большая кровать. У кровати стоял столик с закусками. Уже не в силах удивляться, девушка поела и легла на кровать. Уснула она мгновенно. А Старик, Шолохов, Букашка и Дерево дружно покачали головами. - Жалко ее, - вздохнуло дерево. - Издалека приехала, любит его, небось, а он, подлец... - Да, мы таких шашками в Дону топили, - согласился Шолохов. Старик покачал одним из домов. - Не стоит сразу судить. Рыцари, гляньте, что там у нее, как? Тихий лязг металла. Один из рыцарей тихонько, стараясь не шуметь, вошел в комнату. Гостья спала, сжимая в руке листок бумаги. Металлические пальцы осторожно коснулись тоненьких девичьих. Главное не разбудить. - Вот, пожалуйста. - Дорогая Майя, буду ждать тебя 15ого мая на Гоголевском бульваре. Вот на этой скамейке у лестницы. - Прочитал он и возмущенно отбросил листок. - Нет бы написать У памятника великому советскому писателю... Букашка рассмеялся, Шолохов обиженно замолчал. - Пятнадцатого на скамейке, - задумчиво сказал Старик. - А ты ее до полуночи встретило? Дерево кивнуло. - А до полуночи ведь четырнадцатое было, - ахнула, догадливо Букашка. Старик согласно качнул другим домом. - Перепутала, - всхлипнуло Дерево. - Что ж теперь будет? Старик вздохнул, булыжники мостовой вздрогнули. - Исправить надо. С Железной дорогой договориться. - Да как с ней договоришься, - огорченно сказала Букашка. - Она ж не московская, а российская. - И что? - удивился Старик. - Все равно поможет. Увидите. - Да кто с ней говорить пойдет? - задрал нос Шолохов, явно ожидая, что попросят его. - Я. - Прошелестело вокруг. Все замерли, притихли. Старик склонил почтительно макушку высотки. Из ночного тумана соткалась фигура высокой женщины. - Мать Москва, - восхищенным шепотом выдохнула Букашка. Теперь никто не сомневался, что все будет хорошо.
Майя проснулась от того, что ее будила проводница: - Девушка, просыпаемся, Москва через полчаса. Прибываем. - Как Москва? Майя вскочила с узкого сидения плацкарта, ошалело огляделась: вагон, за окном мелькают дома, напротив сидит толстый мужчина и пьет чай. А разве она не ночевала в странном доме с рыцарями?.. Разве она не была уже в Москве? Поезд подошел к перрону. Майя вытащила сумку, вышла на улицу. Кругом шумел вокзал. Она, как во сне, пошла к метро. Автоматически вышла на станции "Кропоткинская". Впервые будучи в Москве, она точно знала, как купить билет в метро, до какой станции ехать, где выйти, как пройти до лавочки, на которой они договорились встретиться. Она опустилась на лавку рядом с каким-то памятником, на котором был изображен то ли дед Мазай и его зайцы, то ли какие-то лошадиные головы и странный человек в лодке. "Михаил Шолохов", - прочитала она надпись на памятнике. И снова возникло ощущение, что все это с ней уже было. - Майка! - раздался крик. Она вскочила, к ней бежал высокий темноволосый парень, с зонтиком в руке. Он подбежал, обнял ее, подхватил, закружил на месте: - Приехала! Ты приехала. Какое счастье. А я уже испугался. Мне сегодня приснилось, что я прихожу, а тебя нет. И пишу тебе, звоню, а ты не отвечаешь. - Мне тоже сегодня сон приснился, - рассмеялась в ответ Майя. - Про Москву. Они пошли, обнявшись по Гоголевскому бульвару в направлении Старого Арбата. Дерево помахало им вслед ветками, приветственно прогудел проезжающий мимо троллейбус с буквой "Б" на переднем стекле, даже памятник Шолохову криво улыбнулся, провожай их взглядом. На Старом Арбате солнце отразилось на шлемах рыцарей, заставив их засиять. Парень и девушка шли по Арбату, и Москва улыбалась, глядя на них.
Название: Дом Автор:fandom Moskva 2013 Бета:fandom Moskva 2013 Размер: мини, 1 206 слов Пейринг/Персонажи: Москва и москвичи Категория: джен Жанр: повседневность, ангст Рейтинг: G до PG-13 Предупреждения: Краткое содержание: В центре Москвы стоял старый дом. Для голосования: #. fandom Moskva 2013 - работа "Дом"
Дом номер девятнадцать почти на самом углу тихого тенистого Серпуховского вала и быстрой легкой улицы Шаболовка нравился Лёшке всегда – и в детстве, и сейчас, когда он стал уже серьезным молодым человеком.
Этот дом был для него символом старого и уютного района, где прошло все Лёшкино детство. И хотя до бабушкиного дома на Верхнем Михайловском проезде было удобнее пройти дворами, он всегда шел одним и тем же маршрутом – от метро прямо по Серпуховскому валу, переходил по трамвайным путям Шаболовку и уже там нырял в разветвлённую сеть переулков.
Лёшка сам толком не мог объяснить, зачем идти длинной дорогой, но ему нравилось любоваться этим домом. Еще с детства остался яркий парадный образ этого высокого восьмиэтажного строения приятного желтовато-коричневого цвета, который как одинокая створка ворот, высился над низкими и серыми домами эпохи конструктивизма.
Однажды маленький Лёшка спросил бабушку – почему на другой стороне вала не построен такой же дом, как, например, в центре, где дома часто похожи на большие приветливо распахнутые ворота, приглашающие пройти по улице.
Бабушка тогда только пожала плечами, зато старичок, сидевший на лавочке под тенью раскидистого дерева, оторвался от просмотра газеты и сказал, что по плану строительства дом был куда больше, но началась война, какой уж тут второй дом напротив, этот бы достроить.
– И всё равно получилось очень красиво! – Восторженно сказал Лёшка и задрал голову, что бы еще раз полюбоваться на высокие пилоны, балконы с резкой оградкой и, конечно же, на красивый, как желтые лепестки, орнамент, тянувшийся по широкому карнизу крыши. Эх, забраться бы на самую верхотуру, потрогать этот узор руками, рассмотреть поближе…
Лёшка тихонько вздохнул. Старичок, заметив его мечтательно-расстроенный взгляд, только хмыкнул в усы и снова спрятался за газетой. Лёшка заметил, что у него натруженные мозолистые пальцы, а на тыльной стороне ладони зеленоватой татуировкой змеились высокие ломаные буквы «МЗОЦМ».
Лёшке хотелось спросить у старичка про дом что-то ещё, но бабушка сказала, что это нехорошо – приставать с расспросами к незнакомым людям, и Лёшка нехотя поплелся за ней следом, но на каждом шагу оглядывался – старичок все так же сидел на лавочке и переворачивал газетные листы.
– Бабушка, – спросил Лёшка, когда они уже свернули в Верхний Михайловский проезд и подходили к пятиэтажке из красного кирпича, – бабушка, а что такое м-з-о-ц-м? Что это?
– Дай-ка подумать… Знакомое слово очень, – ответила бабушка и тут же рассмеялась. – Как же, как же, знаю. Это же наш завод, московский завод по обработке цветных металлов, – и она махнула рукой в сторону Серпуховского вала. – Рядом с твоим любимым домом.
Лёшка смутился, покраснел и насуплено пробормотал, что вовсе дом и не любимый, просто красивый очень. «Самый красивый», – добавил он про себя. – «Самый-самый красивый в мире».
Свое мнение Лёшка, а теперь уже Алексей, не поменял и спустя годы.
Дом все также приветливо встречал его на углу бульвара, и был прекрасен в любую погоду. Если смотреть со стороны Серпуховской площади, то весной после дождя он был похож на старинную вазу, в которую только что поставили срезанные цветы, а зимой на фоне голубого, будто заставшего морозного неба – на прекрасную скульптуру, высеченную из желтоватого мрамора. В сентябре дом искрился яркими красками осени, которые проливались на бульвар и случайно задевали и дом, а летом тихо дремал в знойном мареве дней.
– Ну привет, – говорил ему Алексей взглядом и спешил дальше, по делам. Иногда он встречал на бульваре того самого старичка с татуировкой названия завода, обычно он сидел на лавочке, читая газету, или степенно прохаживался с тросточкой по бульвару.
Иногда Алексею казалось, что старичок нисколько не изменился за прошедшее время. На нем постоянно было одно и тоже выцветшее рыжевато-желтое пальто, поношенная шляпа, подмышкой была зажата неизменная газета и трость с массивным бордовым набалдашником.
Завидев Алексея, старичок слегка прикасался рукой к полям шляпы, здороваясь с ним, как со старым знакомым. Алексей в ответ улыбался и говорил «здравствуйте». Иногда они перебрасывались парой слов о погоде, и Алексею были приятно такие случайные встречи, оставляющие после себя тепло на душе.
Дом, старичок, частые визиты к бабушке – все это вселяло в Алексея уверенность, что так будет всегда.
Но однажды, когда он ближе к вечеру шел по бульвару, загорелый, только что вернувшийся из Египта, что-то дрогнуло в его душе, засело беспокойной занозой. Вроде бы все было как обычно, но какой-то тревожный непонятый шум доносился с другого конца Серпуховского Вала, и Алексей, оскальзываясь на снегу, поспешил вперед.
В ранних мартовских сумерках были хорошо видны два гигантских экскаватора с массивными ковшами. Они, как два больших стервятника, склонились над домом, с грохотом вгрызаясь в его стены.
Алексей охнул и привалился спиной к холодному стволу дерева, не в силах поверить своим глазам. Дом стоял уже без крыши, будто раздетый и совершенно беспомощный. Балконов с резными оградками уже не было, на их месте под слоем желтой краски словно кровавые пятна были видны красные кирпичи…
В застекленных дверях печальными отблесками отражался свет фонарей. Было тихо – ради сноса дома перекрыли движение, и только глухие звуки рушившихся перекрытий стоном разносились по бульвару. Этот обреченный стон эхом разносился по окрестным дворам, и становилось жутко от осознания, что и у дома может быть душа, которую сейчас так безжалостно терзают железными ковшами.
В первый момент Алексей с криком протеста хотел рвануться вперед, остановить это безумие, но холодный морозный воздух захлестнул легкие, и он только закашлялся.
– Бесполезно, молодой человек, – раздался рядом вдруг тихий, полный скорби, голос. – Это уже не остановить. Третий день мучают, и никак не закончат…
Алексей обернулся.
На запорошенной снегом лавочке в тусклом свете фонаря сидел знакомый ему старичок. Сгорбившись и тяжело опираясь на трость руками, он подслеповато смотрел на полуразрушенный дом.
– Зачем же они так… – Тихо произнес Алексей, присаживаясь на край лавочки. – Такой красивый дом…
– А ни за чем, – глухо откликнулся старичок и сильнее сжал пальцы на набалдашнике. – Завод сносить стали, и дом решили. Чтобы совсем, значит, пространство освободить. Тут новый жилой квартал делать надумали, вот и…
– Идиоты, - резко сказал Алексей. – Идиоты они, вот кто. Завод еще ладно, но дом… Дом! Памятник эпохи, самое красивое строение на всем Валу! Кому мешал?
– Не горячитесь, молодой человек. Ничего уже не изменить. Дом снесут. Построят новый, и через пару лет никто уже точно не скажет, что здесь было раньше. Человеческая память недолговечна, так уж повелось.
– Я буду помнить, – возразил Алексей. – Всегда буду помнить, никогда не забуду. Свое детство, яркие воспоминания – такое забыть невозможно. Я до сих пор помню, как первый раз увидел Вас на бульваре, Вы тогда читали газету, а я был маленький и хотел приставать к Вам с расспросами про этот дом. А бабушка сказала, что это нехорошо, мешать незнакомым людям…
– Что же… Возможно, иногда человеческая память весьма цепкая, – усмехнулся старичок. – Прощайте, молодой человек. Вряд ли мы с вами когда-нибудь еще увидимся. Признаться, я был рад, что мы все-таки встретились. Мне было приятно с Вами поговорить на прощание.
– Вы переезжаете? – спросил Алексей, снова чувствуя тревогу. ¬
– Вернее будет сказать – ухожу, – ответил старик, с трудом поднимаясь с лавочки. В свете фонаря мелькнули полустершиеся буквы на татуировке «МЗ…О…М». – Этот дом и завод – вся моя жизнь, без них я ничто.
– Вам помочь? Давайте я провожу! – Алексей порывисто вскочил, но тут же в грудь ударил сильный порыв неизвестно откуда взявшегося ветра, и его толкнуло обратно на холодные доски лавочки. В лицо полетели мелкие крупинки снега.
Когда ветер стих, старичка уже не было видно.
Алексей встал и огляделся по сторонам. Он был на бульваре один. Неярко горели фонари, мягко серебрился в их свете снег. Вдруг громко ухнуло, раздался оглушительный треск, и еще одна стена дома медленно осела вниз.
– Я буду помнить, – хрипло поклялся себе Алексей, сжимая кулаки. – Всегда буду помнить.
Название: Однажды в мае Автор:fandom Moskva 2013 Бета:fandom Moskva 2013 Размер: мини, 1380 слов Пейринг/Персонажи: Москва и москвичи Категория: джен Жанр: повседневность Рейтинг: от G до PG-13 Предупреждения: POV рассказчика Краткое содержание: Два человека вышли после работы в город. Для голосования: #. fandom Moskva 2013 - работа "Однажды в мае"
Когда я устроился дизайнером в небольшую полиграфическую фирму, Блаженков работал там уже несколько лет.
Прежний директор взял его то ли из жалости, то ли что бы не платить налоги, но, наверное, из жалости все же больше — в Москве и нормальному человеку трудно устроиться, а инвалиду тем более. Потом, как мне рассказали, начальство сменилось, а Блаженков остался и продолжал выполнять свои скромные обязанности пешего курьера. Подать документы в пенсионный фонд, отвезти декларации в налоговую, передать клиентам, которые находились внутри Садового Кольца, договоры и макеты — поездок было, не больше двух в день, но Блаженков радовался и этому.
Одна нога у него была чуть короче другой, он всегда ходил, опираясь на трость, но при этом исполнял поручения быстро и всегда в нужный срок. Когда начальник удивленно спрашивал, как это так получается, он только скромно улыбался и отшучивался, что это сама Москва помогает, подсказывает самые короткие пути и указывает на тайные проходы между уличками и переулками центра.
Весь коллектив фирмы считал его немного странным, за глаза звали Блаженным и лишний раз старались не обращать на него внимания. Но Блаженков этого словно и не замечал. Он незаметно уходил выполнять поручения, так же незаметно приходил, садился в обычно пустой переговорной и читал книгу в ожидании нового задания.
Когда я увидел его первый раз, то принял за ожидающего клиента. Чисто выбритый, всегда опрятно одетый Блаженков никак не напоминал курьера, скорее он был похож на молодого менеджера, только начинающего строить карьеру. Но его улыбка, всегда осторожная, немного виноватая, и взгляд серых глаз, печальный и будто заискивающий, ставили все на свои места.
Возможно, мы с ним никогда бы и не стали хорошими знакомыми, если бы не один случай, который помог мне узнать Блаженкова с лучшей стороны и завязать с ним дружбу.
За окном пышным цветом распускался май.
Одни праздники только закончились, другие еще не спешили начаться, и я изнывал в офисе от безделья. Коллеги устроили себе настоящие майские каникулы, взяв несколько дней за свой счет, а меня, как новенького, назначили дежурным. В офисе остались только три менеджера, я и Блаженков.
Первый день ничегонеделания я еще кое-как вытерпел — разобрал документы, перебрал папки с образцами бумаг, повисел в интернете, но на второй уже изнывал от безделья. Я любил работать, можно даже без преувеличения сказать, жил работой, от одного интересного заказа и проекта до другого, и когда наступал простой — совершенно не знал, чем себя занять.
И тут мне на помощь совершенно неожиданно пришел Блаженков: робко постучался в дверь и, услышав мое бодрое «войдите!», заглянул в кабинет:
— Добрый день, Александр, — улыбнулся виновато . — Можно у вас немного посидеть? В переговорной совсем дышать нечем, а здесь кондиционер есть...
— Садись, конечно, — я кивнул на стул около окна и, немного помолчав, спросил: — А что ты такое все время читаешь?
Блаженков удивленно поднял на меня глаза.
— Про Москву читаю, весной на развалах много всяких книжек можно найти. Знаете, это очень интересно, читать в книгах про те места, мимо которых каждый день ходишь, — сказал и снова уткнулся в книгу, словно испугался, что вопрос был задан из праздного любопытства и мне это неинтересно.
— Наверное, ты прав, — согласился я, поигрывая в руках карандашом и тоскливо глядя в окно. — Весной и летом я даже завидую курьерам — почти все время на воздухе, никаких пыльных и душных офисов... Ходишь по Москве, любуешься на тихие улочки, старинные дома, ищешь нужные фирмы... Я и сам работал курьером, только недолго.
— А почему? — одними губами выдохнул Блаженков и придвинулся ближе. Мне даже показалось, что-то странное мелькнуло в его обычно тусклых серых глазах.
— Топографический кретинизм, — признался я. — С трудом ориентируюсь в незнакомых местах. Теряюсь и выставляю себя полным дураком. Хотя заблудиться сейчас в Москве... Я бы не отказался.
— Сегодня же пятница, короткий день, — неожиданно сказал Блаженков. — Москва в майские сумерки очень красива. Не хотите посмотреть на нее, Александр?
Я удивленно перевел взгляд на Блаженкова, не зная, что ответить на это необычное предложение и как бы поделикатнее отказаться, но тот понял мое молчание иначе и поспешно уверил:
— Вы не думайте, я довольно быстро хожу, только иногда нужно немного постоять, отдохнуть.
**
Из офиса мы вышли вместе — я и Стас Блаженков.
Он в самом деле ходил быстро, ловко переставляя трость, а следом приволакивая больную ногу. Первое время мне было неловко идти рядом с ним, я молчал, не зная, что сказать и как начать разговор, Стас тоже молчал. Наверное, чувствовал то же, что и я.
Мы прошли тихий двор старинного особнячка, где в полуподвальном помещении находилась наша фирма, нырнули в низкую арку и оказались на бульваре. В вечерние часы он был наполнен тишиной, только позвякивал вдалеке трамвай.
— Извини, наверное это было плохой идеей, — нарушил молчание Стас и тут же поправил себя, отстранился, снова стал Блаженковым. — Извините.
Он стоял, опираясь на трость, и грустно смотрел на ровный ряд деревьев, на трамвайные пути, на пыльную мостовую.
— Нет, — твердо сказал я, понимая вдруг, что Стасу нужна вовсе не жалость. — Это хорошая идея, только бульвар не то место, где можно заблудиться.
— Тогда пойдем? — предложил он и указал тростью в сторону тихого, залитого ярким солнцем переулка, и я согласился.
Стоило сделать всего несколько шагов от бульвара, как нас окружила совсем другая Москва, будто бы мы со Стасом перенеслись в прошлое. Все здесь было странно и непривычно для меня — низкие домики в два-три этажа словно сбегали вниз по переулку, а до неба, казалось, можно дотянуться рукой, так оно было близко.
Я застыл на мгновение, завороженный этой картиной, и Стас мягко, приветливо улыбнувшись, потянул меня за рукав.
— Здесь каждый дом особенный, — сказал Стас. — У каждого своя история, своя судьба. Вот это — бывший доходный дом, а это — старинная усадьба, и знаешь что? — таинственным шепотом спросил он.
— Что?
— Там до сих пор живут потомки ее прежних владельцев, представляешь? Невероятно... Прошли годы, отгремела революция, потом раскулачивание... И вот в двадцать первом веке все снова встало на свои места... Не чудо ли?
Я согласился, что и в самом деле — чудо. И невольно подумал, как же нужен Стасу собеседник, тот, с кем можно поделиться своими мыслями, чувствами, просто не быть одному.
Мы пошли дальше. У большого пустыря, окруженного домами, Стас снова остановился и не без гордости сообщил:
— Хитровская площадь! Вот она, красавица. Восемьдесят лет была спрятана ото всех, а адрес существовал, был адрес, представляешь?
Я представлял смутно — как это, площади нет, а адрес есть, и Стас принялся рассказывать, сначала про переименование, потом про школу, построенную на месте площади, про трамвай, который ходил здесь до шестидесятых годов. И вот теперь школу снесли и Хитровка снова обрела свой настоящий вид, стала такой же, какой была двести лет тому назад...
Стас говорил легко, быстро, даже немного торопливо, словно боялся, что его могут остановить, прервать, сбить с мысли. Но я молчал, внимательно его слушая. Мы сидели на бетонных блоках, нагретых солнцем, Стас прислонил к ним свою трость, и она, отбрасывая узкую тень, напоминала мне часовую стрелку.
Где-то далеко на бульваре шумели машины, изредка позванивал трамвай, и под тихий голос Стаса мне казалось, что мы в прошлом. Что это не трамвай, а конка спешит сейчас по бульвару, а со стороны Хитровского переулка вот-вот выйдет суровый усатый постовой и погонит нас прочь, чтобы не бродяжничали где попало. Но все это, конечно, были только мои фантазии.
— Хорошо, — сказал я, когда Стас замолчал, переводя дыхание. — Давно я так не отдыхал. Спасибо тебе, Блаженков.
— Это еще что, вот на следующей неделе можно еще дальше пойти, туда, — он махнул рукой куда-то вверх. — К дому Мазепы сходим, там тоже красиво, и куда ни посмотри — история... Я как раз книжку одну дочитаю, будет что рассказать.
Было в голосе Стаса и облегчение, что я доволен его обществом, и радость, что впереди целое лето и есть теперь у него кто-то, с кем можно не только переброситься парой вежливых слов, но и поделиться чем-то тайным и сокровенным. Я не удержался, хлопнул его по худым плечам и рассмеялся:
— Придется тебе читать еще больше обычного. Я люблю слушать интересные истории.
Вот так и началась наша с Блаженковым дружба.
Только одну историю Стас мне так и не рассказал, не стал объяснять, как это ему удается так быстро перемещаться по городу, сказал — Москва обидится, если он ее секреты выдавать будет, и посмотрел при этом серьезно, без тени улыбки. И почему-то мне кажется, что так оно и есть.
Название: Девять московских крылец Автор:fandom Moskva 2013 Бета:fandom Moskva 2013 Размер: мини, 1098 слов Пейринг/Персонажи: Московские вокзалы и станции Категория: джен Жанр: повседневность Рейтинг: G до PG-13 Предупреждения: нету Краткое содержание: Московские вокзалы. Для голосования: #. fandom Moskva 2013 - работа "Девять московских крылец"
У каждого дома есть двери. У каждого дома есть крыльцо. Без этого никак невозможно! А по дверям и крыльцу можно очень много узнать и о доме, и о хозяевах, и о гостях. У Москвы таких крылец несколько. Вокзалы... Через них мы приезжаем в город, через них уезжаем. Кто-то каждый день, кто-то раз в году, неважно. Открываются двери вокзала, и мы попадаем в совершенно особый мир.
Начнем с крыльца. Пригородные железные дороги. То самое крыльцо города.
Вот вам, люди добрые, загадка: «Длинное, зелёное, пахнет … много чем...» Правильно: подмосковная электричка. И пахнет она не только тем, о чём старая загадка. А пахнет заводской смазкой на платформе Фабричная и станции Депо. Пахнет полем на платформе Семхоз, хлебом в Бородино и лошадьми в Коневом Бору. Пахнет стройкой на Красном Строителе и морем на Красном Балтийце, танковым полигоном в Кубинке и самолётами в Монино. Тёплым живым огнём свечей в красавицах церквях Звенигорода. Мелким дождичком на Ситенке, родниковой водой в Родниках и сумраком леса в Овражках и Туголесье. И колбасой тоже может пахнуть. На Сетуни, например. И чудесной глиняной игрушкой пахнет. В Гжели. И ядрёными лесными грибами в Подосинках. И страшной историей в Александрове, Малоярославце и Голутвине. И дальней дорогой в Волоколамске. Вот и пыхтит по рельсам старенький труженик-поезд, помогая добраться из Москвы и в Тверь, и в Тулу, и в Рязань... Нет, в помпезный центр он не полезет. «Где нам? Да и зачем? Мы уж как-нибудь по окраинам тихонько проскочим до своего вокзала, и — обратно. Людям ехать надо. А нам, стало быть, работать». А вот в Питере, говорят, целый вокзал пахнет снежной свежестью. Что ж, возможно! Питерцам виднее.
Вот такое оно, наше крыльцо. Где-то мраморное с чугунной кованой решеткой, где-то с резными деревянными коньками, а где-то просто в три дощатые ступеньки.
Теперь о входах. Парадное крыльцо это у нас несомненно вокзал Ленинградский. Вокзал двух столиц. Имперски пафосный и холодный. Внутри совершенно пустой и гулкий как шум революции. Вот захочешь к поезду пораньше приехать и на вокзале подождать, ан нет! Обломайся, пассажир несчастный! Свободных мест не держим! Или ступай на верхотуру, или ходи, веди здоровый образ жизни! Но зато, если скажете о Его Вокзальшестве Ленинградском или о его питерском собрате: "Встретимся на вокзале у головы", то поймут вас совершенно однозначно. Не разминетесь! И приезжает сюда публика в основном чистая, культурная, деловая. Здесь кучи мешков не встретишь, всё больше — кейсы, портфели, небольшие чемоданчики. Окно в Европу, так сказать! Правда, у них там расстрояния по сравнению с нашими... А через площадь — совсем другие ворота. Вокзал Казанский. Этот не чета пафосному соседу. Тут караван-сарай. Большой, добрый и щедрый как сама Москва. Тут дорога дальняя. Отсюда поезда через всю страну идут. Аж в Караганду можно уехать! Здесь круглосуточно дым коромыслом. Первый поезд уходит в 0-15, последний — в 23-50. Поезда — вагоны — прибыл — убыл — электрички — товарные... И так — каждый день. Ночью часа три передохнуть, а потом — снова. Снова в билетные кассы выстраивается очередь. Да, в 21-м веке! Не все же верят этой чёртовой железке компьютеру! В кассе надёжней! Там кассирша сидит! А кассирша в кассе — царь и бог! Может и обслужить тебя по первому разряду, а можно из-за неё и на поезд опоздать. Гудит вокзал. Вот встречают поезд носильщики. Наверное, они первыми принимают то, что приехало в Москву из далёких краёв. И арбузы из Астрахани, и пуховые платки из Оренбурга. И свежий северный ветер из Мурманска. И даже летнее солнышко из Адлера. И разлетается это потом по всей Москве. И через метро, и через таксистов, круглые сутки толпящихся на вокзальной площади. Но это уже совсем другая история. Кряхтит старый вокзал: «Много мне! Заберите хоть что-нибудь! Вон рядом два молодых-реконструированных ленятся!» «Нет», - говорят ему. - «Терпи. Вот гляди - у тебя через площадь помощник есть". Верно, есть. Ярославский. Отсюда и в древний Ярославль можно, и в Лавру, и к космонавтам в Звездный городок. А можно и на Байкал. Но - размерчик не тот. Впрочем, молодые-реконструированные тоже не сильно спят. Гоняют поезда аж до Севастополя, Алма-Аты, Нижнего, Владикавказа. Добрая половина «понаехавших тут» понаехала как раз через Курский и Павелецкий вокзалы. Большие. Новые. Современные. Курский так совсем модерновый. Так и сверкает на всю округу стеклом и бетоном. Машины по стоянке — туда-сюда, эскалаторы — вжик-вжик, табло сверкают, носильщики бегают... Но вокзал как будто нежилой. Видать, прежний Вокзальный отказался переезжать. Или плохо попросили. Впрочем, также говорят, что он всё-таки переехал и поселился в длиннющем подземном переходе на платформы. То-то там иной раз ветрило завывает как перед бедой и всякие неприлично ведущие себя личности так блуждают, что на поезда опаздывают! Шумят Белорусский и Киевский вокзалы. Тут тепло. Тут не чужих встречают. Правда, Киевский построже да погорделивее. "Но-но!" - так и говорит он заезжему гостю. "Меня сам Шухов строил! Ты в гости-то приходи да не балуйся!" А Белорусский пальцами не грозит. Только платком взмахивает, и провожая, и встречая. Как в те далекие годы. Вокзал все помнит. "Еще бы", - вздыхает он. - "Столько слез. Сперва от горя, потом от радости. Разве такое забудешь?" Говорят, 9 мая там до сих пор видят женщину, пришедшую встречать с войны то ли мужа, то ли сына. Да не встретившую. А на Савёловском — тишина и спокойствие. Даже в часы «пик». Только пригородные электрички. Никаких поездов! Зал ожидания чистенький, в кассах никаких очередей. Лепота! Но все они дружно недоумевают, глядя на Рижский вокзал. - Слышь, дружок, - ухмыляется Павелецкий. - Тебя зачем строили-то? Два поезда в сутки! Ты кассиршам на зарплату больше денег тратишь. - Чего-чего, - мгновенно нахохливается Рижский. - Меня не спрашивали. Сидел бы я себе в маленькой цивильной Риге. Пил бы рижский бальзам. А теперь вот тут торчу как … - В Риге... - хмыкает, улучив минутку, Казанский. - А в Великих Луках не хочешь? Там, говорят, не только луки, но и лужи великие. Герой. Даже электрички и те через Ржевскую проскакивают так, что ты их только и видел! И все, кроме Рижского, весело тренькают проводами. А Рижский обиженно надувается и сердито захлопывает окошко последней кассы. Вот так они и работают: приезд - отъезд, командировочные, отпускники, челноки, грузы, дети, собаки, садовый инвентарь... Каждый день. Но вот наступают выходные, и в электричках на всех вокзалах появляется особый вагон. Четвертый. Тот, кто никогда не видел, как в такой вагон садятся люди с рюкзаками, то мало знает о подмосковных электричках. Это туристы. Бродяги. Здесь можно встретить и юношей, обдумывающих житье, и уже изрядно умудренных жизнью людей. Вот не будут они в законный выходной сидеть дома! Не будут мерять дороги пробегом автомобиля. Ногами померяют! И подмосковные дороги с ними дружат. А электрички могут им задорно погудеть или подмигнуть фонарем, если зайцев среди них будет немного. А могут и посвистеть осуждающе, если что не так. Впрочем, это уже совсем другая история.
Список названий Список названий Домой Кайзер и взрослые Всё нормально Шёлк и бархат Забыть о прошлом Обмен
.
Внимание! Achtung! Attention!
Для тех, кто смотрит, не зная канона ("как оридж"), в конце имеется краткое описание: кто все эти люди и чем они занимаются.
Название: Домой Автор: fandom L0GH 2013 Бета: fandom L0GH 2013 Размер: мини, ~3 200 слов Пейринг/Персонажи: Иван Конев, разные ОМП Категория: джен Жанр: АУ Рейтинг: PG-13 Краткое содержание:содержит спойлерИ все-таки Иван выжил Примечание: Написано по заявке содержит спойлер"Иван Конев не убит, а попал в плен. АУ". Для голосования: #. fandom L0GH 2013 - работа "Домой"
Смерти он не боялся. Плена он не боялся тоже: не бывает плена для пилотов. Какой там плен. Машинка маленькая, хрупкая, не успел увернуться – конец. Вспышка, яростное пламя, взрыв… перед смертью, наверное, больно, но это недолго. Это не бывает долго. Сколько раз уже он видел – и еще больше слышал. Когда на полуслове прерывается в эфире голос друга, и ни матерного возгласа, ни даже изумленного вскрика. Просто: «Третий, как дела?» – «Всё нормá...» – и тишина. И знаешь, что это значит, и все равно кричишь: «Третий, третий, что со связью, третий, ответь!» – и теребишь тумблер на приборной доске, щелкаешь, дергаешь, и еще, и еще… и не веришь, что помехи в эфире остались, а голоса больше нет. И не будет. В ангаре снимаешь шлем, достаешь из кармана флягу, свинчиваешь колпачок – и большим глотком, чтобы горло обожгло. Этот карман на бедре предусмотрен для мини-аптечки, но ни один пилот не носит в нем ни йода, ни пластыря. Смысл? Собьют, так насмерть. Зато фляга под размер кармана есть у каждого. Даже у непьющих. Вот Митчелл, например, не пьет – аллергик, а флягу с собой все равно носит. У него там холодный чай с колой. Потому что когда замолчал голос в эфире… хотя бы чем, а залить. Он и заливает своей смесью. Но кто может – тому лучше виски ничего нет.
Когда он не сумел увернуться, больше всего его удивило, что он не умер. Ничего не загорелось и ничего не взорвалось, только управление отказало и двигатель вырубился. Потом он понял, что связь вырубилась тоже. И, значит, у однополчан в наушниках его голос пропал на полуслове, как это случается всегда. Приборная доска погасла, и погасли многочисленные табло и указатели на обзорном экране перед лицом и над головой. Хуже всего, что вместе с экраном погасли и звезды.
Он забыл – хотя и знал об этом всегда – что из кабины на самом деле не видно космоса. Потолок над головой непрозрачный. Ты летишь среди звезд, видя, как стремительно проносятся мимо твои товарищи и как улепетывают от тебя твои враги – или гонятся за тобой, это уж как повезет, – и как вспухают огнем и разламываются те, в кого попали, и как упорно и неодолимо ползут железные громадины больших боевых кораблей, которым твои жалкие пушки как слону дробина. Кажется, протяни руку – и коснешься брони. Разумеется, нет идиотов трогать чужой борт, на такой скорости-то, но можно рассмотреть его во всех подробностях, проносясь рядом. Другое дело, что рассматривать особо некогда, за другим надо следить в оба. Враг зевать не дает, и крейсера с их мощными пушками – плюнет в твою сторону и все, каюк, – и «валькирии» вьются, наскакивают, крутят стволами туда-сюда. Пляшешь, увиливаешь, огрызаешься, догоняешь, удираешь – живешь! И вокруг необъятный звездный мир, и Млечный Путь горит неугасимо. …И всё это – электроника, и стоило ей отказать…
Кабина маленькая, темная и тесная. Только аварийная лампочка мигает красным, и в черноте потухшего экрана отражается летный шлем с опущенным забралом, и в закрывающем лицо темном пластике – отражение отражения, а у того – еще отражение… бесконечный ряд уменьшающихся пилотских голов, и ни у одной нет лица. Пластиковая мумия с маской на лице, а вокруг маленький молчаливый железный гроб. Запас кислорода есть, но его хватит всего на несколько часов. Истребители не летают подолгу. Промчались, постреляли, вернулись на борт несущего корабля. Расчетное время пребывания в полете – не более часа. Запас кислорода – на всякий случай – двенадцатикратный. Значит, через полсуток клиент в железном гробу перестанет шебуршать и будет вести себя как положено солидному покойнику. Не хотелось думать, что клиент – это он сам, но мозгу не прикажешь.
Связи нет, смотреть на него некому. И слушать его некому. – Влип ты, Ваня, – сказал он вслух. Собственный голос в наушниках казался чужим, хотя и знакомым. – Хорошо, – сказал он. – Буду разговаривать сам с собой, раз больше не с кем. У него полсуток жизни. Можно, конечно, сойти с ума, но не хочется. И делать нечего… Вспомнил. Кроссворд. Минут десять ушло на добывание драгоценной брошюры из кармана, плотно прижатого страховочным ремнем. Еще минута понадобилась на то, чтобы убедиться: при свете аварийной лампочки прочитать что-либо в легенде кроссворда попросту невозможно. Можно попробовать писать. Даже если строки будут наезжать друг на друга, все же потом, наверное, удастся разобрать написанное. Через миллион лет меня выловят из космоса, как в древние времена вылавливали бутылки из океана. Захотят узнать, кто я такой был и почему помер. Нужно думать о людях. Например, о далеких потомках. Тех, которые через миллион лет. Оставить им пояснение. Чтобы не гадали зря. Поперек кроссворда, практически вслепую, не видя следа, оставляемого ручкой: «Иван Конев, майор, 13 космофлот Союза свободных планет, пятая эскадрилья малого истребительного флота, борт приписки «Гиперион». Вражеским выстрелом повреждена электроника, система жизнеобеспечения неисправна. Запас кислорода…» – взглянул на индикатор, ах да, он не работает тоже, – «запас кислорода не более чем на десять часов. 29 апреля 799 года». Подумал и добавил: «Космической эры». Мало ли, может, через миллион лет будет другой отсчет. Можно еще написать завещание. Но бессмысленно. Кому будут вручать наследство – эти, из далекого будущего? Детей у него нет. Братьев и сестер тоже. Есть двоюродный, правда, – но он феззанец, на что ему наследство из Союза… А впрочем… Отступил пониже от того места, где предположительно была последняя написанная им строка, добавил: «Все мое имущество завещаю двоюродному брату Борису или его прямым потомкам, буде такие найдутся. Кроме шлема и перчаток: их я завещаю моему лучшему другу Оливеру Поплану». Больше делать было абсолютно нечего. Разве что петь национальный гимн. Ну, необязательно гимн, можно и еще что-нибудь… Но так расход кислорода увеличится, и запасы иссякнут раньше. Что лучше – помереть быстрее, но с музыкой, или протянуть подольше в глухой тишине? Решил, что с песнями всяко веселее. Пел что поглупее и пободрее, орал во весь голос, а по щекам текли слезы. Без всхлипов, без ничего. Просто лились и все. Он бы не заметил, если бы они в рот не затекали. Примерно через час он осип и замолчал.
Еще через полчаса погасла аварийная лампа.
…Лучше бы я сгорел…
…В легкие хлынул воздух. Восхитительный, свежий, вкусный. Он втягивал воздух медленно, смакуя, наслаждаясь. В жизни так хорошо не дышалось. В жизни? Открыл глаза. Свет, и холодно. Он лежал на спине, над головой – серый стальной потолок, и лампы непривычного вида. Вот почему он очнулся – с него сняли шлем, а тут есть чем дышать. Интересно, где – тут? В поле зрения появилась незнакомая усатая физиономия. Покивала, ухнула: – Гут, гут, – и исчезла куда-то вбок. Попробовал пошевелить рукой. Получилось. Летный комбинезон с него тоже сняли, а взамен ничего не надели. Зато, оказывается, простыней накрыли, ну и на том спасибо, что не с головой… Ах да, я же живой, с головой накрывать – плохая примета. Правда, оказалось, что он пристегнут к койке ремнями. Спасибо, что поверх простыни. Кстати, что-то тут на ней такое... Повернул голову, присмотрелся. Казенный штамп, черный, слегка расплывшийся. Круглый. С имперским орлом.
А в воздухе воняло какой-то медицинской дрянью, и был он вовсе не так свеж, как показалось поначалу. Вспомнилось слово «карболка». Никогда в жизни не нюхал эту самую карболку, зато в кроссвордах она иногда попадалась. Интересно, это она пахнет – или она безнадежно устарела даже в Рейхе? Спросить, что ли… Представил: вот появится тот филин со своим «гут», спрошу его про карболку. Но появился не филин. Появился дюжий солдат в черном мундире, выдернул капельницу из вены и покатил Ивана по коридору. Завез в крошечную каморку с одной-единственной койкой, сгрузил на нее пациента, сунул ему в руки серую пижаму – казенную, с такими же орлами, как и простыня, – подождал, пока он натянет трясущимися от слабости руками штаны и куртку, нацепил на него наручники, видать – на всякий случай, и ушел. Хлопнула железная дверь, гулко щелкнул замок. Ну, по крайней мере, я все еще жив. Вопрос, хорошо ли это.
Пока продолжалось сражение, имперцам явно было не до Ивана. Зашел один раз офицер с длинным скучным лицом армейского бюрократа, уточнил, как пишется фамилия «Конев» – через «ff» или через «v». Долго заполнял какие-то бланки, изредка задавая вопросы. Большей частью Иван отвечал: «Не могу знать», но изредка высказывался и по существу, например, не стал отпираться, что его фамилия пишется через «фау», что он пилот-спартанец и что он в чине майора. Офицер и так все это знал. Видимо, кривые строки поперек кроссворда оказались достаточно разборчивы. Во всяком случае, вопросы про брата Бориса и друга Оливера ему задали. Все ответы, независимо от содержания, были занесены в протокол; протокол был предъявлен Ивану; и даже «с моих слов записано верно» вставлено. Бюрократия везде одинакова, что по одну сторону, что по другую. Одна от нее была польза: наручники сняли. Один раз пришел фельдшер, тот самый, усатый, с кругами под глазами и с неточными движениями смертельно усталого человека, пощупал пульс, оттянул веко, заглянул в горло. Буркнул что-то невнятное солдату, стоявшему у дверей во время этого краткого визита, и удалился. Только когда за ним захлопнулась дверь, Конев вспомнил, что хотел спросить про карболку. А больше не происходило ничего. Только обед приносили – видимо, с общей кухни.
Потом настал день, когда дверь распахнулась и снова появился длиннолицый офицер. Сел, разложил на коленях папку с бумагами. – Ну что же, вам повезло, герр Конев, – сказал он. – Война кончилась. Иван молчал, ожидая продолжения. – К сожалению, отпустить вас просто так мы не можем. Нужно распоряжение сверху. Не думаю, что оно поступит скоро: вы единственный военнопленный на нашем транспорте. Если бы вас было хотя бы пятеро… а так – ждите. Договор о капитуляции вашей страны подписан, армию распускают, скорее всего, вам будет позволено идти на все четыре стороны. Когда мы придем на Урваши, надеюсь, ваша судьба уже будет решена. – На Урваши? – переспросил Иван. – Да, там наш порт приписки. – Понятно… – протянул Иван. – Можете выходить из каюты, но я бы вам не советовал. Рядовые до сих пор не понимают, зачем мы вообще вас подобрали. – В самом деле, зачем… – пробормотал Иван себе под нос, но офицер услышал. – Я настоял, – сказал он. – Хотя в этом не было смысла? – Почему же, – сказал офицер. – Смысл был. За захват пленных полагается премия. – Помолчал, уточнил: – Полагалась. Теперь не дадут. – Еще не поздно меня убить, – сказал Иван. Офицер собрал в папочку свои бумаги, встал. – Поздно, – сказал он равнодушно. – Я заполнил на вас бумаги и послал запрос насчет вас командиру подразделения. Вышел.
…Я даже не дал себе труда запомнить его фамилию. А ведь этот человек спас мне жизнь…
Его действительно высадили на Урваши – в городе за пределами военной базы – и сказали, что он свободен. Выдали на первое время форму без погон, не солдатскую, – кажется, в такой ходили техники. Выписали временное удостоверение личности. Капитан Лиффенхольц – Иван все-таки узнал его имя – добавил к этому бумажку в пятьдесят рейхсмарок. У Конева возникло подозрение, что это были собственные рейхсмарки капитана, но он взял. Не мог не взять. Нужно было искать заработок, чтобы выбраться отсюда, с этой планеты, черной от имперских мундиров. Что же, мыть посуду в ресторанчике «У дядюшки Макса» его взяли без вопросов.
Нужно было заработать на проезд до Хайнессена. Теперь, когда Союз капитулировал, с Урваши можно было долететь до бывшей столицы республики обычным пассажирским рейсом. Как до вторжения имперцев на территорию Союза. Тогда Урваши была торговой планетой, перевалочным центром, местом, куда свозили товар феззанские контрабандисты, – но теперь они сюда не особо совались. И уж точно не совались с контрабандой. Иван решил не искать феззанцев, – это требовало некоторых усилий, – а просто заработать денег и купить билет. К сожалению, сумма требовалась немалая.
Он мыл посуду в ресторане, он подрабатывал грузчиком в космопорту и попытался устроиться пилотом, но у него не было подтверждающих квалификацию документов, и имперские чиновники хмурили брови, разглядывая его паспорт и слыша его акцент. Хоть война и кончилась, а доверия к бывшему противнику не было никакого. Платили немного, и приходилось снимать комнату – а она стоила добрую половину зарплаты, хоть он и нашел самую дешевую, на окраине, в старом доме, в котором текли трубы, отчаянно скрипели полы, а в щели окон можно было просунуть палец. Ничего страшного, – думал Конев, – сейчас лето, а до осени я тут досиживать не собираюсь. К середине июля он накопил достаточно. На перелет до Хайнессена в третьем классе наконец хватило. Если покупать билет заранее. Вылететь должны были двадцать восьмого.
Двадцать пятого июля до Урваши добрались обрывки хайнессенских новостей. Не очень было понятно, что именно произошло, но что на бывшей столичной планете Союза большие беспорядки и что Ян Вэньли увел с Хайнессена целый флот мятежников – об этом стало известно. Для Ивана это означало три вещи. Во-первых, отменили рейс его космолета. И во-вторых – на Хайнессен лететь стало незачем. Но самым неприятным могло стать третье. У империи появился повод вспомнить, кто такой Иван Конев – а главное, в каком именно флоте он воевал до того, как попал в плен. Нужно было смываться, да побыстрее, пока не хватились, и желательно – тихо. Компания пассажирских перевозок готова была вернуть деньги за билет. Что же, Иван поехал в космопорт и поглядел издали на кассу возврата, возле которой стояла очередь. К сожалению, вдоль очереди прогуливались несколько полицейских, вглядываясь в лица пассажиров. Может быть, они и не Конева искали, но проверять он не стал. Возвращаться в свое временное жилье он не стал тоже.
Оставался единственный путь. Бар «Звездный ветер» на окраине космопорта был достаточно беден и обшарпан, чтобы имперские офицеры его презирали. Конечно, сюда захаживают патрули, но не будут же они все время торчать в темном грязноватом зале. Тем более что и меню не отличалось разнообразием. Пиво, кстати, оказалось вкусным. После второй кружки Иван как бы невзначай показал бармену купюру в двадцать марок. – Что надо? – спросил тот неприязненно, однако ловко прибрал бумажку, будто ее и не было. – Вон те парни в углу, – сказал Иван. – Скажи-ка, друг, они не с Феззана ли? Мне нужно поговорить с кем-нибудь из капитанов, только чтобы не побежали сразу с докладом. – Лучше не к тем, – ответил бармен. – Подойди-ка вон к тому мужику, видишь, пьет один? Скажи, Гарри посоветовал потолковать именно с ним. Гарри – это я. – Спасибо, – сказал Иван. – Налей-ка мне еще. Для того мужика. Чтобы смазать горло перед разговором. Бармен кивнул и подставил под кран большую стеклянную кружку.
– Гарри посоветовал поговорить с тобой, – начал Иван. – Ммм? – спросил феззанец. Был он здоровенный, плечистый, с резкими скулами и большим носом. На Ивана с подозрением уставились пронзительные черные глазки. Может, и не очень маленькие, но под этими густыми бровями и рядом с этим массивным носом они казались совсем небольшими. – Видишь ли, – сказал Иван, – мне нужно отсюда улететь, да побыстрее. – При чем тут я? – спросил феззанец. И голос у него был подстать облику. Густой, низкий, с хрипотцой. – Я правильно понимаю, что ты капитан корабля? – Владелец, – проворчал феззанец. – Еще лучше, – сказал Иван. – Мне очень хотелось бы улететь на твоем корабле. – Куда? – спросил феззанец и наконец придвинул к себе кружку с пивом. Ту, которую поставил перед ним Конев. Иван понадеялся, что это можно считать добрым знаком. Ну, была не была… – Куда-нибудь подальше от имперской армии, – сказал он. Феззанец смерил его внимательным взглядом. – Мне не нужны проблемы. – Если мы быстро отсюда свалим, проблем и не будет. – То есть тебя еще не ищут, но могут начать искать. – Именно. – Двадцать тысяч. Иван вздохнул. – Вот с этим как раз сложности, – сказал он. – Нет денег – нет рейса, – пожал плечами феззанец. – Не то чтобы их совсем нет, – сказал Иван. – Мои деньги в «Транскосмо-Урваши». Она возвращает деньги за билеты, но… – Покажи билет. Иван достал из-за пазухи удостоверение личности с вложенным в него билетом. Феззанец бросил взгляд на синюю обложку документа, пересеченную черной полосой. – Понятно, – сказал он. – Давай сюда. Что тут у нас… третий класс? Это всего пятнадцать тысяч. – Больше у меня нет. – Ясно. Подожди чуток. Он взял удостоверение вместе с билетом и полез в карман. На столе появился портативный комм известной феззанской марки. «АNC-2050». «Неплохо», – подумал Иван. До сих пор ему приходилось видеть только двухтысячную модель, и она была чертовски хороша. Толстые пальцы феззанца пробежали по клавишам. – Алло, – отозвался из комма женский голос. – Это ты, Энди? Хочешь пригласить девушку в кино? – Привет, Минни, – сказал феззанец. – У меня к тебе дельце на пятнадцать косых. – Лучше бы в кино, – вздохнул женский голос. – Что за дело? – Я нанял тут… – Пилота, – быстро подсказал Иван. Феззанец поднял брови, но подсказку принял. –…второго пилота, но он не успевает сдать билет на ваш рейс… так, рейс номер триста восемьдесят шесть, третий класс, место двести восемнадцать, Конев Иван… да, К-о-н-е-в, правильно. Сейчас я пришлю тебе билет факсом, а ты скинь деньги мне на карту. Да, Второй Феззанский, пиши номер… Через десять минут феззанец выключил комм и повернулся к Ивану. – Ну, идем, второй пилот, – сказал он. – Кстати, ты действительно пилот? – Действительно, – сказал Иван. – Честное слово. – Ты должен мне пять тысяч, – сказал феззанец. – Работать в рейсе будешь за еду. – Есть, сэр, – ответил Иван. – Энди, – проворчал феззанец. – Энди Блеквуд. Кстати, Конев… знавал я одного Конева. Иван кивнул. – Если Бориса – так это мой брат. Двоюродный. – Что ж ты раньше не сказал, – хмыкнул Энди. – Быстрее бы договорились. Когда они уже вышли из бара и шагали к летному полю, к тому участку, где парковались мелкие частники, Энди заметил: – Ты даже не спросил, куда я лечу. – Мне все равно, – ответил Иван. – Пока что. – Ладно, – сказал Энди. – Там разберемся.
Так и вышло, что Иван Конев нанялся вторым пилотом на феззанскую купеческую посудину. Называлась она «Краснопёрка», и даже плавнички были нарисованы на борту. Правда, первый пилот, Эйно Вайнелен, уверял, что рыба тут ни при чем. «Просто мы частенько прем на красный свет», – сказал он. Иван засмеялся. «И нечего веселиться, – сказал Эйно. – Я правду говорю». Действительно, когда они выходили за пределы атмосферы Урваши, в кабине раздался сигнал диспетчерской службы: их призывали вернуться и пройти дополнительный таможенный досмотр. – Раньше надо было думать, – буркнул Эйно и перещелкнул тумблер. – А теперь у меня радио неисправно. Извините, ребята, мы не слышим, что вы говорите. И «Краснопёрка» исчезла в необозримых пространствах космоса, только дюзы мигнули.
Их носило по всей территории бывшего Союза. То везли консервы на какую-нибудь Кибелу-27, то компьютерные платы на Полисун-4. – Если тебя где высадить, дай знать, – говорил Энди. – Как работник ты меня устраиваешь, но свой долг ты уже отработал, так что… – Я хочу понять, куда мне лучше лететь, – отвечал Иван. – Меня интересует, где осядет 13-й флот. В начале ноября стало ясно, что 13-й флот, вероятнее всего, осядет на Эль-Фасиле. – Что же, – сказал Энди. – Попробуем-ка найти подходящий фрахт. В двадцатых числах ноября на Джавате нашелся нужный груз. Местные шелковые ткани и сорок ящиков снарядов. Ткани – модному магазину в Эль-Фасиль-Сити, снаряды – для частного лица на другой стороне планеты. Двенадцатого декабря «Красноперка» запросила разрешения на посадку в секторе для частных судов столичного космопорта Эль-Фасиля.
– Сходишь на берег? – спросил Энди. – Да, – сказал Иван. – Встретишь брата, передавай от меня привет, – сказал Энди. – Обязательно, – ответил Иван. – Ну, удачи, – сказал Энди. – Удачи. Пожал руку Энди, обнялся с Эйно, помахал на прощание матросам, Джону и Джанни. Повернулся и зашагал по полю к космопорту.
Пассажирский зал большого космопорта – это очень много людей. За половину лета и осень Иван совсем отвык от таких мест. Пробирался через бурлящую толпу, придерживая локтем сумку на плече. Сумка была нетяжелая – немного он успел нажить добра за минувшее время. Но кое-что все-таки нажил. Например, смену штанов и небольшой счет на карточке Второго Феззанского банка.
– Конев! – окликнул сзади невозможно знакомый голос. Иван обернулся. Поплан смотрел совсем в другую сторону и махал кому-то рукой. Иван проследил за его взглядом. Через толпу шел высокий блондин. Иван никогда его не видел. – Конев, я здесь! – крикнул Поплан и помахал блондину. Иван улыбнулся и зашагал к Поплану.
Название: Кайзер и взрослые Автор: fandom L0GH 2013 Бета: fandom L0GH 2013 Размер: мини, 2338 слов Персонажи: Эрвин-Йозеф II, Райнхард фон Лоэнграмм, Пауль фон Оберштайн, Антон Фернер Категория: джен Жанр: драма Рейтинг: G Краткое содержание: На церемонии коронации корона упала с его головы Для голосования: #. fandom L0GH 2013 - работа "Кайзер и взрослые"
Стул в большом зале был высоким, неудобным и жестким. Чтобы сиделось помягче, гувернантка подкладывала принцу подушку, но так становилось еще хуже: Эрвин-Йозеф все время соскальзывал набок, и ноги мешались и торчали. Как будто он маленький, а ему уже целых пять лет. С досады он схватил с подноса стакан с соком и запустил им в гувернантку. – Ваше величество, прошу вас… – Камергер подбирал осколки на полу. – Скоро ваша коронация, сюда придут все герцоги, канцлер, адмиралы. Будет неловко, если они увидят вас капризничающим. – Я хочу гулять! И сидеть тут плохо! Не нужны мне адмиралы! – Но Ваше величество, церемония… – Не хочу церемонию! Не хочу! Не хочу! – Ну что тут поделаешь, – вздохнула женщина, разглядывая залитое соком платье, – пойду, переоденусь и подержу мальчика на руках, хотя его давно надо приучать к дисциплине. – Как вы смеете! – зашипел на нее камергер. – Это не мальчик! Это его Величество Император Эрвин-Йозеф Второй! И он может делать все, что ему угодно! – Но коронацию-то он пропустить не может. С этими словами она ушла, а камергер остался, прожигая взглядом неприметную дверь в тронном зале. «Нет, надо менять и эту дурную бабу!» – думал он: «Никакого почтения к титулам. Надо же, мальчика она на руках подержит. Дисциплина! Тьфу». Тем временем Эрвин-Йозеф слез с трона и побежал к окну. Прижавшись носом к стеклу, он смотрел, как по лестнице поднимаются люди. Дядей что-то не видно, опять, наверное, поругались. Значит, и кузины не приедут. Элизабета – задавака и играть никогда не хочет, а Сабину можно упросить, но сейчас ее нет. Вот старый дяденька в плаще, у него голова белая и он все время сердитый. А этот, в камзоле, тоже старенький и худой, лицо у него узкое и противное, и голос противный, он часто сюда ходит. Ой, а это кто? По лестнице шли двое, один – немножко позади, и от них так и веяло чем-то интересным. Они не злились, а о чём-то говорили. Вот тот, который шел сзади, поднял глаза, заметил Эрвина-Йозефа и… улыбнулся. И подмигнул. И даже немножко рукой помахал. А с ним можно будет поиграть? Второй тоже поднял глаза, усмехнулся. Но этот не такой добрый, и играть он не будет, точно, он сам на игрушку похож. Это, наверное, о нем все время служанки говорят. – Пойдемте, Ваше Величество, пора, – гувернантка взяла его за руку. Не то, чтобы он на нее сильно сердился, когда кинул стаканом. Эта была доброй и спокойной, но менялись гувернантки так часто, что Эрвин-Йозеф не успевал привыкнуть к ним, и, чего ему ждать от каждой – не знал. Будет ли она плакать или стерпит все капризы? Уступит или настоит на своем? Он посмотрел в окно еще раз. Неужели эти взрослые придут сюда, к нему? Интересно! Поэтому он неожиданно спокойно пошел с гувернанткой к неудобному высокому стулу, позволил усадить себя на колени (а так сидеть было и в самом деле удобнее) и стал ждать, когда распахнутся двери зала.
Начало церемонии принесло с собой разочарование: тот, добрый, что махал рукой, так и не пришел. Зато второго Эрвину-Йозефу удалось рассмотреть получше. Он был молодой, сильный, стремительный и, наверное, красивый. Эрвин-Йозеф пока плохо понимал, что такое «красивый», но этот человек его заинтересовал. Он был гораздо ярче, чем другие, и привлекал общее внимание. Все люди в зале то и дело поворачивались к нему, хотя он не говорил громко и вроде бы ничего и не делал. Когда на голову Эрвину-Йозефу надели неудобную шапку, которая называлась «корона», все вдруг встали на одно колено и опустили головы. Даже этот. Взрослые для маленького кайзера обычно делились на две категории: те, которые выполняли его желания, для чего иногда приходилось покричать, и те, которые смотрели поверх него, хотя говорили вежливо. Эрвин-Йозеф чувствовал, что человек, которого называли «главнокомандующий» и «граф Лоэнграмм», относится ко второй. То, что он кланяется, Эрвину-Йозефу понравилось. Кайзер захотел посмотреть на его лицо, мотнул головой, и шапка слетела. Тогда тот человек усмехнулся. Его улыбка, ехидная и хищная – как будто собака скалит зубы – Эрвину-Йозефу не понравилась. Ему показалось, что над ним собираются посмеяться, а этого он не любил.
– Ваше Величество! Ваше Величество! – Камергер погнался за пятилетним господином, но тот лихо увернулся, подбежал прямо к собирающемуся покинуть зал главнокомандующему и дернул его за плащ. – Я хочу поиграть с твоим другом! – прямо заявил кайзер, не дождавшись, когда его подданный поклонится. – Прошу прощения, Ваше величество, но у адмирала Кирхайса слишком много обязанностей, – в голосе графа Лоэнграмма отчетливо слышалась ирония, но он встал на одно колено и посмотрел Эрвину-Йозефу в глаза. – Он защищает вас от врагов, как и я. Конечно, он не станет слушаться. Но откуда-то Эрвин-Йозеф понимал, что, если начать кричать, плакать и топать ногами, как он это обычно делал с гувернантками и учителями, то не выйдет ничего. Напротив, этот человек вообще решит, что с Эрвином-Йозефом нельзя водиться. – Твой друг лучше тебя. Он добрый. А тебе просто завистно, что с ним другие хотят играть! – кайзер, удовлетворившись этой маленькой местью, развернулся и пошел обратно к трону, так и не увидев изумленного выражения на лице Райнхарда фон Лоэнграмма.
Когда Эрвин-Йозеф встретился с Райнхардом фон Лоэнграммом во второй раз, прошло много времени. Кайзеру исполнилось шесть лет, и он считал себя совсем большим. Даже на неудобном стуле – троне – сидеть стало немного проще. А может быть, он просто привык. За это время кайзер научился подписывать документы – это временами бывало забавно. А вот читал он плохо. Но на что же тогда нужны гувернантки, как не читать вслух и подбирать разбросанную одежду? Кричать и топать ногами кайзеру теперь почти не приходилось: взрослые делали, что он хотел. Но все-таки это были не настоящие взрослые. Настоящие, те, что смотрели поверх, Эрвином-Йозефом не интересовались и в гости к нему не приходили. Теперь графа фон Лоэнграмма называли «премьер-министр». Камергер сказал, что, когда граф подойдет к трону, ему нужно будет отдать свернутые в трубочку бумаги – какие-то грамоты. Но Эрвина-Йозефа интересовало другое: придет ли граф снова со своим другом? Посмотрит ли на него так же серьезно, как в прошлый раз? Тогда, пусть на секундочку, маленький кайзер почувствовал себя действительно важным и большим, хотя своего так и не добился. Но граф Лоэнграмм явился на прием с другим человеком, серым, похожим одновременно на тень и на чехол, в котором хранят одежду: невозможно понять, что спрятано внутри, парадный костюм, зимнее пальто или бальное платье кузины. – Где ваш друг? – Эрвин-Йозеф усвоил, что к людям в парадном зале следует обращаться на «вы», и, отдавая грамоты, задал вопрос, мучавший его с начала церемонии. – Я хочу, чтобы он пришел сюда. Граф вздрогнул. – Ваше Величество, адмирал Кирхайс не сможет прийти, – говорил он почти шепотом. – Почему? Я кайзер, и я велю! – Адмирал Кирхайс ждет меня в Вальгалле, Ваше Величество, – голова у него была опущена, и глаз не было видно, только светлые волосы. – Даже кайзер не в силах вернуть его оттуда, хотя я желал бы такого. И Кирхайс с радостью поиграл бы с вами, но… Эрвин-Йозеф надул губы. Взрослые вечно придумывают отговорки. Граф не закончил фразу, поклонился и отступил на свое место. Приглядевшись, Эрвин-Йозеф заметил, что на Райнхарда фон Лоэнграмма по-прежнему смотрят, даже если он ничего не делает. Он был центром в этой большой комнате, он ярко сиял, и на кайзера обращали внимание только потому, что граф подошел к трону, а вовсе не наоборот. Это было неправильно и немного обидно. Зато, с тайным злорадством, Эрвин-Йозеф заметил, что это сияние, и раньше окружавшее графа, стало немного другим. Райнхард фон Лоэнграмм был по-прежнему сильным, стремительным и красивым, но теперь в нем не было радости. Как будто граф всё время думает о чем-то грустном и двигается так, как будто это только потому, что надо, а не потому, что хочется. Ну и пусть. Так ему и надо. Не будет жалеть друзей для кайзера. Человек, который теперь пришел вместе с ним, не вызывал желания играть или улыбаться. Напротив, Эрвину-Йозефу хотелось тихонько, по стеночке выскользнуть из тронного зала, лишь бы не попасться серому на глаза. «Как же так? – думал Эрвин-Йозеф. – Я же кайзер! Все должны меня слушаться и бояться, а не наоборот!» От этой мысли настроение у Его Императорского Величества испортилось еще сильнее, и ему захотелось пнуть надоевшую гувернантку. Так он и сделает. Потом. Когда прием закончился, Эрвин-Йозеф снова подбежал к окну и прижался носом к стеклу, чтобы посмотреть на лестницу. Придворные расходились группами, что-то бурно обсуждая. А вот и они. Серый человек идет немного позади, как ходил тот, добрый. Вдруг серый обернулся и посмотрел прямо на Эрвина-Йозефа. Холодно, безразлично, без всякого выражения, словно Эрвин-Йозеф был не кайзером, а бабочкой в коробке из коллекции насекомых, и серый решал, в какой ящик его положить. Словно сам по себе Эрвин-Йозеф не имел никакого значения. Кайзер отступил на шаг назад от окна, потом еще на шаг. Не выдержал и побежал к двери за троном, благо в зале уже никого не было. За обедом он кинул тарелкой и стаканом в повара, а вечером гувернантка, учитель и камердинер получили свою порцию тычков и щипков от Его Императорского Величества.
Опять прошел почти целый год. Начиналось лето. За это время взрослых вокруг кайзера заметно поубавилось, и обязанностей у него стало меньше. С одной стороны, на скучные церемонии в тронный зал теперь его не звали, а с другой – слуги выходили из подчинения. Одна из гувернанток – а Эрвин-Йозеф всего-то пнул ее по ноге, когда она несла обед, – вдруг бросила поднос на пол и заявила, что больше не в силах терпеть и увольняется. Неслыханное дело – так обращаться с кайзером! На крики прибежал мажордом и долго ее отчитывал, а потом уволил. Так ей и надо – она лишилась чести прислуживать во дворце. Лишь через несколько дней Эрвин-Йозеф понял, что не мытьем, так катаньем женщина добилась своего. И праздников стало меньше, и подарков, и дворцовый парк почти обезлюдел. Никто не преклонял колена при виде Его Величества, напротив, люди слегка сгибались в поклоне и быстро исчезали. На новый год не было ни фейерверка, ни бала, ни катаний на санках. Кузины давно не приезжали в гости, даже худого дядьки с противным голосом больше не было. Кажется, его казнили, но посмотреть казнь не дали. Один день сменял другой, и всё. В день рождения кайзера, когда ему исполнилось семь, вдруг доложили, что на аудиенцию просится начальник штаба графа фон Лоэнграмма. Эрвин-Йозеф уже успел позабыть, кто это такой, но от того, что к нему просятся на аудиенцию, почувствовал себя важным и солидным. – Пусть явится! – заявил он, усаживаясь на стул, немного похожий на трон. В комнату вошел серый человек, похожий на чехол для платья. Эрвину-Йозефу даже показалось, что в воздухе запахло лавандой, как в темном шкафу, где по ночам прятались чудовища. Он съежился на стуле. – Ваше Величество, – голос серого звучал размеренно, невыразительно и спокойно, – премьер-министр, главнокомандующий рейхсфлота граф Райнхард фон Лоэнграмм поздравляет вас с днем рождения и посылает подарок. Слуги внесли огромную красную коробку, перевязанную золотистой лентой. Кайзер кивнул, изо всех сил подавляя желание соскочить со стула и убежать. – А это подарок лично от меня, – гость протянул небольшую плоскую коробочку, завернутую в бумагу. Эрвин-Йозеф робко взял ее, посмотрел на стоявших за стулом мажордома и камердинера, ища у них поддержки. Кажется, подарок нужно открыть. Под белой бумагой оказалась не коробка, а книжка. Ну что еще может подарить такой человек, как не очередную скучную книгу? История чего-то там. Не глядя, он протянул руку с книжкой, и камердинер забрал ее. – Вы не интересуетесь историей, Ваше Величество? – Нет. – Жаль, что я не угадал. Тогда, может быть, военное дело? Я принесу вам другую книгу. – Нет! На самом деле Эрвин-Йозеф очень любил играть в солдатиков и танки, у него была огромная коллекция моделей космических кораблей, но сейчас он хотел только, чтобы этот человек ушел. – Возможно, искусство? Или точные науки? – Нет!!! – Тогда что же вам подарить? – Я не люблю книги! Никакие! Они непонятные. И противные! И скучные! – Чего же вы хотели бы? – Я хочу праздник. С фейерверком. Чтобы ко мне приехали гости, много гостей. Торт и конфеты. Только вас с вашим графом я не приглашу! – мстительно добавил он. – Я не совсем это имел в виду, Ваше Величество. Чего бы вы хотели в жизни? Чем бы вы занялись, будучи взрослым? Эрвин-Йозеф молчал. Он не думал раньше, чем мог бы заняться. Разве он не кайзер? Кайзеру не положено работать, так ведь? Но кайзер может делать, все, что хочет. – Я… я буду править. В голове у Эрвина-Йозефа возникла картинка: вот он, взрослый, сидит на троне, все глядят на него, все ему кланяются, ловят каждое его слово, все делают, что он хочет, даже такие страшные, как этот серый. А если не будут делать, он их велит казнить. А граф Лоэнграмм стоит в сторонке и ждет, пока кайзер не изволит подозвать к себе, только тогда, может быть, на него посмотрят. Никаких учителей не будет, а будут только праздники. Правда мешала назойливая, как муха, мысль о том, что «править» – это еще и непонятные документы, которые он подписывал, и совещания, о которых он слышал, и неплохо бы разобраться, что всё это такое. – Управлять империей – это огромная ответственность, Ваше Величество. Вы уверены, что справитесь с ней? При нынешних ваших успехах в учебе и не всегда достойном поведении? Тут Эрвин-Йозеф разозлился. Что он себе позволяет?! Это просто какой-то помощник какого-то графа, а смеет указывать кайзеру, как себя вести?! Злость вытеснила страх. – Я буду править! Как хочу, так и буду! Я – кайзер, понятно? А если вы будете мне перечить, я велю вас арестовать и казнить! – Прошу прощения, Ваше Величество, – с этими словами человек-чехол-для-платья развернулся и пошел к двери. Кайзер сполз со стула, задыхаясь, вырвал у камердинера из рук книгу, принесенную гостем, и изо всех сил запустил её в спину уходящему. Тот даже не вздрогнул, когда книга ударила его между лопаток.
– К сожалению, Фернер, ваш план не выдержал столкновения с реальностью, – на обратном пути из дворца в адмиралтейство Пауль фон Оберштайн протянул помощнику черную папку. – Кайзер Эрвин-Йозеф не обладает качествами достойного правителя, династия Гольденбаумов окончательно выродилась. Но жить, как вы предлагаете, частной жизнью, в изгнании и под чужим именем, он уже не сможет. К тому же, каким бы характером он ни обладал, потомок Гольденбаумов всегда будет притягивать авантюристов и сторонников реставрации старой династии. Его высокопревосходительству все равно придется решать, что делать с кайзером, как бы он ни пытался увильнуть. Антон Фернер молча забрал бумаги. Да, и так всё было ясно. Срок жизни Эрвина-Йозефа II отмерялся теперь не годами, а месяцами, точнее тем, сколько времени понадобится аристократам или кому-нибудь другому, чтобы организовать очередную попытку устранить Райнхарда фон Лоэнграмма. Антон оглянулся. За задним стеклом автомобиля уменьшались, превращаясь в неясное пятно, парадные ворота с гербом империи. Где-то там, в почти пустом дворцовом комплексе, в одном из полузаброшенных зданий, на кровати, обняв подушку, плакал мальчик семи лет от роду.
Название: Всё нормально Автор: fandom L0GH 2013 Бета: fandom L0GH 2013 Размер: мини, 1854 слова Персонажи: Ян Вэньли, Юлиан Минц Категория: джен Жанр: общий, драма, повседневность Рейтинг: G Краткое содержание: Юлиан Минц в школе и дома Для голосования: #. fandom L0GH 2013 - работа "Всё нормально"
– До свиданья, дети, счастливых вам каникул. Учитель хотел сказать еще что-то, но его никто не слышал и не слушал. Все кричали, шумели, прыгали и чуть ли не наперегонки бежали к дверям. Только один ученик не присоединился ко всеобщему оживлению, медленно и аккуратно складывая книги. Он дожидался момента, когда все одноклассники уйдут, чтобы спокойно выйти из школы одному. Юлиан закинул на спину школьный рюкзак и поплелся по коридору. Выйдя на улицу из раздевалки, он услышал гул разговоров и смешки. Одноклассники взахлеб обсуждали планы на каникулы. Вернее сказать, не обсуждали, а слушали, как своими планами хвастается Филлер, классный заводила, красивый спортивный мальчик из богатой семьи. Он вечно ездил с родителями на курорты, привозил и показывал в классе шикарные сувениры, но никому их не дарил. Юлиан предпочел пройти мимо, пока ребята, занятые разговором, не обратили на него внимание. Да и вслушиваться не хотелось, чтобы не расстраиваться и не завидовать. Ему даже поход в кино или парк на эти каникулы не светил. Адмирал, конечно, обещал ему какой-то замечательный сюрприз, но вряд ли стоит на него теперь рассчитывать. Юлиан свернул у поворота, чтобы пойти домой долгой дорогой. *** Раздался тихий, какой-то неуверенный звонок в дверь. Ян оторвался от созерцания кота, увлеченно переваливавшегося с боку на бок, и пошел открывать. – Здравствуйте, – сказал вошедший Юлиан совершенно убитым голосом. – Привет, – с удивлением и тревогой ответил Ян. – Что с тобой случилось, в школе трудности? – Да нет, все нормально, – помотал головой мальчик и опустил сумку на столик в прихожей. Ян с сомнением покачал головой. *** Все нормально – этими словами Юлиан отделывался чуть ли не с начала семестра. Раньше они срабатывали, но теперь, кажется, опекун что-то заподозрил. – Оценки сообщили? – спросил Ян. – Сообщили, у меня по истории десять баллов, – бодро выпалил подопечный. Ян просиял. – Молодчина, я знал, что у тебя получится. А остальные предметы? Ладно, ты не трать время, давай раздевайся, я там обед уже разогрел. А я пока табель посмотрю, не возражаешь? – Не возражаю, – глухо ответил мальчик. Он побрел на кухню и посмотрел на стоящие на плите кастрюльки. Открывать их не хотелось: в горле ворочался неприятный комок. *** – Юлиан, с тобой можно поговорить? Мальчик повернулся. Опекун был встревожен, огорчен и, кажется, смущен, но совсем не сердился. – Пожалуйста, прости меня, это ведь я виноват, а не ты, – продолжал Ян. – В чем вы виноваты? – едва выговорил удивленный мальчик. – Меня уже Алекс стыдил, что я на тебя всё хозяйство повесил, говорил, что так нельзя с ребенком обращаться, а я, дурак, не слушал. – Да что вы, адмирал, –- робко улыбнулся Юлиан. – Мне же совсем не трудно… – Ага, не трудно, только ты шестёрки стал в семестре получать. Почему? Да потому, что у тебя времени нет уроки учить. И ведь я же видел, что ты сам не свой приходишь, а спросить не спрашивал. Юлиан изумленно хлопал глазами. – Готовить – я еще понимаю, если я кухней займусь, мы оба отравимся, – Ян рассмеялся, говоря это. – Но хотя бы убираться в доме так часто не надо, будем делать это вместе раз в неделю. Пусть будет пыльно, но в табеле хотя бы восьмерки. – У меня хватает времени на то, чтобы все выучить, – выговорил мальчик. – Правда, хватает. – Значит, не хватает сил, – Ян не повышал голос, но возражать было очень трудно. Юлиан все-таки возразил: – Дело совсем не в этом. Мне хватает и сил, и времени. – То есть тебе просто не дается предмет? Но раньше же ты получал по английскому не меньше девятки. И по литературе тоже. Ты хорошо себя чувствуешь? – с неподдельной тревогой спросил опекун. – Что вы, – помотал головой Юлиан, – со мной все в порядке. Просто … так вышло. – Вышло, значит, – произнес адмирал. – Садись, – велел он и сам подал пример, усевшись на табуретку перед кухонным столом. Юлиан послушно устроился напротив. – Юлиан, – начал Ян, собравшись с мыслями, – у тебя достаточно времени и сил, ты утверждаешь, что здоров. С учителями не поладил? Юлиан сник. – Она говорит, я сам во всем виноват, – тихо проговорил он. – Она говорит, – кивнул Ян. – И в чем же она тебя обвиняет? – Понимаете, мы на первом уроке английского в этом году писали мини-сочинение на тему «Я горжусь, что я гражданин Союза». Ян почесал затылок. – Как-то неудачно сформулировано, – заметил Ян. – Получается, я горжусь тем, чего достиг не я, а мои предки. Это только дворяне в Рейхе своим родом хвастаются, а нам это как-то не к лицу. – А я так и написал, – сказал Юлиан с полуулыбкой. – Учительнице, разумеется, это не понравилось? – сказал Ян. – Не то слово, – вздохнул мальчик, густо покраснел и торопливо продолжал: – Мисс Кросс так ругалась! Говорила, что это не сочинение, а государственная измена, что из таких, как я, вырастают предатели, что я не люблю родину и нисколько не чту память покойных родителей. И что мне должно быть стыдно смотреть в глаза вам! И влепила три балла, хотя сначала говорила, что это вообще не на оценку. С тех пор больше семи и не ставит! Ян молча слушал и кивал. – Всё понятно, – наконец сказал он, глубоко вздохнул и, чуть наклонившись, положил руку воспитаннику на плечо. – А теперь объясни, неужели я такой плохой опекун, что ты все это время молчал? Почему ты мне сразу все не рассказал? Ты что, меня боялся? – Я не боялся, – пояснил мальчик. – Просто я думал, что это было бы трусостью – прятаться за вашей спиной. Ян остановился и внимательно посмотрел на Юлиана. – Значит, обращаться за помощью – это трусость? – со зловещим спокойствием спросил он. – Может быть, и подкрепление в бою запрашивать – тоже трусость? – Но это же не то… это совсем другое, – замялся Юлиан. – Это совершенно то же самое, – немного резко сказал Ян и посмотрел на часы. – Если не можешь справиться сам – ищи помощника. Это не трусость и не стыд, а ум и дальновидность. Поэтому можешь считать меня своим подкреплением. – И что же вы будете делать? – спросил Юлиан. – Как вы будете помогать? – Пойду в школу, поговорю с мисс Кросс. Не знаешь, она сейчас там? – А вы прямо сейчас хотите пойти? – спросил Юлиан немного смущенно. – А зачем откладывать? Чтобы в следующем семестре то же самое продолжалось? Так там она или не там? – Там, – неохотно ответил Юлиан. – С классом спектакль репетирует. – А ты почему не на репетиции? – удивился Ян. – Ты же говорил, у тебя главная роль была? – Мисс Кросс сняла меня с роли за то, что у меня в семестре меньше семи. Отдала Филлеру. Теперь вся школа надо мной смеется. Ян плотно сжал губы, несколько раз глубоко вздохнул и наконец резко встал с табурета. – Все понятно, – сказал он, направляясь в свою спальню. – Юлиан, ты не помнишь, где мои награды? – спросил он, доставая из шкафа свою форму. – Вот же коробочка стоит, – подал голос мальчик. – Только зачем вам? – Зачем-зачем! Затем, что на эту твою Кросс надо как-то воздействовать, одними словами тут не поможешь. В конце концов, надо же герою Эль-Фасиля хоть раз в жизни злоупотребить своим положением – может, хоть это ее переубедит. – Не переубедит, – ответил мальчик. – У мисс Кросс очень твердый характер. – Это мы еще увидим, – немного зловеще усмехнулся Ян. – Ты тут без меня пообедай – за меня не бойся, я уже ел – и покорми кота. А потом жди. – Удачи вам, адмирал, – глухо проговорил Юлиан. Ян ушел. Юлиан вяло проглотил суп — есть не хотелось, так, время убить. Накормил кота, помыл посуду за собой и за питомцем, а потом, немного подумав, взялся за книжку, которую принес из библиотеки. Мисс Кросс предупреждала на уроках, что этого писателя читать ни в коем случае не следует, потому что его книги написаны плохо и идея в них неправильная. Раз так, надо было прочесть хоть одну его книжку. Однако уже страниц через тридцать мальчик почувствовал, что учительница для разнообразия была права. Школьники из книги разговаривали как взрослые, причем не очень умные. Учителя не учили, а читали нудные нотации. Главного героя все любили непонятно за что, а учителя ласково называли озорником, хотя его шалости тянули почти на преступления. Когда новая учительница наконец-то попыталась его перевоспитать, он вместе с одноклассниками принялся выживать ее из школы, и это автор преподносил как подвиг, особенно подчеркивая, что учительница происходила из Рейха и даже носила фамилию на «фон». Интересно, эта идея мисс Кросс тоже кажется неправильной? Наверное, все-таки нет. Юлиан, не выдержав, отложил книжку и посмотрел в окно. На улице зажглись фонари; яркие гирлянды на кустах мерцали разноцветными огоньками, а на каком-то дереве даже складывались в поздравление. Юлиан смотрел на эти буквы и огни, пока не зазвенел ключ в замке. По коридору прошаркали усталые шаги. – Она меня доконала, – не здороваясь, выдохнул Ян. – Как ты выдерживал столько времени! – Вы ее не убедили, адмирал? – вяло отозвался Юлиан. – Не убедил? А как ее убедить, если она слова вставить не дает, говорит и говорит, да такое, что уши вянут, а меня не слушает. Я не выдержал и ушел. Юлиан вздохнул. Он мало верил в успех, но все же был разочарован. Ян нырнул в свою спальню и сказал уже из-за двери: – Готовься переходить в другую школу. Я тебя этой фанатичке на съедение не отдам. Юлиан молчал, осознавая известие. – Ты боишься, что там будет то же самое? – спросил Ян, выходя из комнаты с какой-то коробкой в руках. – Я тебе обещаю, что найду такую школу, где не будет. Все, что смогу, узнаю и проверю. Веришь? Юлиан кивнул. – Вот и хорошо, – Ян подошел ближе. – Хоть подружишься с хорошими ребятами, а то приходишь домой после школы и сидишь над книжками. – Адмирал, – неуверенно сказал Юлиан. – А это не будет бегством? Ведь мисс Кросс скажет, что я струсил, и все будут смеяться. – Хорошо смеется кто? – хитро улыбнулся Ян. – Кто смеется последним, – бодро отозвался Юлиан. – Вот ты и посмеешься над ними, когда получишь круглые десятки. Бежать иногда бывает очень полезно, чтобы набраться сил и вернуться потом. Вот мне за бегство с Эль-Фасиля внеочередное звание дали. Ладно, хватит о грустном. Помнишь, я обещал тебе сюрприз? – Но, адмирал, разве вы еще собираетесь мне его отдавать? – удивился Юлиан. – А почему нет? – спокойно спросил Ян. – Вот держи. Он наконец положил перед Юлианом коробку из блестящего картона. Мальчик взял ее в руки и потрясенно выдохнул: – Вот это да! Спасибо, адмирал. Перед ним лежала знаменитая карточная голографическая стратегия «Борьба за космос». Не какие-то феззанские аналоги, а настоящая, та самая, изобретенная, как говорят, ровно за год до начала войны, так что ее чуть было не запретили, но вовремя остановились – ведь Альянс был демократическим государством. – Нравится? – спросил Ян. – Еще как! – в полном восторге проговорил Юлиан. – А когда можно ее опробовать? – Да хоть сейчас, хотя нет… подожди минуту… эээ …вот… – перед Юлианом легли три купюры по сто динаров и кучка мелочи. – Адмирал, вы что? – нахмурился Юлиан. – Да я на эти праздники дома остаюсь, можно было куда-то прогуляться, сходить. – Адмирал, меня не надо никуда водить, я уже взрослый, – возмутился мальчишка. – Вот я и подумал, – ответил Ян, – сам выберешь, что тебе нравится. В кино сходишь, в парк, купишь себе что-нибудь хорошее… только смотри пиво не пей. – А бренди можно? – с деланной наглостью спросил Юлиан. – Не волнуйся, на бренди тут не хватит, – улыбнулся в ответ Ян. – Я, конечно, так себе опекун, но это учел. Юлиан аккуратно сложил деньги в копилку. Как он будет развлекаться, он еще не думал, но уже знал, что подарить на Новый год адмиралу. Потом весь вечер осваивали игру, все никак не могли разобраться в правилах и долго читали инструкцию. Адмирал то и дело застывал, восхищенно любуясь то на кораблик Чужой расы, стреляющий золотыми искрами в боевой фазе, то на великолепные игровые карты с шахтами и домами, которые сами вырастали на стадии строительства. Может быть, поэтому Юлиан в конце концов выиграл. Думать, что не поэтому, он стеснялся. Всё было действительно нормально. Даже хорошо.
Герои историй, о которых вы только что прочитали Осторожно, спойлеры!
Галактическая Империя
Райнхард фон Лоэнграмм
Из дворянской, но очень бедной семьи фон Мюзелей. Младший брат Аннерозе, фаворитки кайзера Фридриха IV. Талантливый военный, сделал удивительную карьеру — от простого офицера до кайзера. Умён, талантлив, крайне амбициозен. Очень любит сестру, и ради её свободы с 10 лет рвался к власти. Победил в затяжной войне, объединив всю освоенную Галактику. Первый император новой династии и объединённой Империи. Реформатор.
Пауль фон Оберштайн
Слепой от рождения, по закону о чистоте генов он подлежал эвтаназии, но избежал этого. Оберштайн пользуется электронными протезами глаз. Сделал хорошую военную карьеру, став из штабного аналитика начальником штаба гросс-адмирала Райнхарда фон Лоэнграмма, а затем военным министром Нового Рейха. Верный соратник Райнхарда фон Лоэнграмма. Выполняет всю чёрную работу в политике и собирает на себя все громы с молниями. Спокоен, холоден, рационален. Пользу государству понимает исключительно "по Маккиавелли", чем сильно злит других соратников Райнхарда. Но ему это безразлично.
Эрвин Йозеф фон Голденбаум
Он же Эрвин Йозеф II - кайзер Галактической империи после кончины Фридриха IV. Был посажен на трон пятилетним ребенком, правил два года.
Антон Фернер
Офицер службы безопасности герцога Брауншвейга, перешел на сторону Райнхарда фон Лоэнграмма и стал ближайшим подчиненным Оберштайна. Впоследствии контр-адмирал, глава канцелярии военного министерства.
Союз Свободных Планет
Ян Вэньли
Гениальный полководец, который ненавидит войну и мечтает выйти в отставку, изучать историю и попивать чай с бренди. Эвакуировал из-под носа имперцев население целой планеты. Дважды захватил космическую крепость Изерлон, причем первый раз без единого выстрела. За свои победы получил прозвища Ян-Волшебник и Чудотворец Ян. Неоднократно сходился в сражениях с Райнхардом фон Лоэнграммом, однако вопрос о том, кто из них сильнее, остается открытым.
Юлиан Минц
Военный сирота, воспитанник, ученик и наследник Яна Вэньли. Сочетает множество талантов: умение командовать войском, искусство рукопашного боя, анализ и прогноз ситуации. После Яна Вэньли принял командование Изерлоном и его Нерегулярным флотом. С этой ответственностью справился с честью.
Иван Конев
Пилот-истребитель, командир эскадрильи "спартанцев" в составе 13-го флота Союза Свободных Планет. Лучший друг Оливера Поплана, голос разума в этом тандеме. Большой любитель кроссвордов.
Оливер Поплан
Пилот-истребитель, командир эскадрильи "спартанцев" в составе 13-го флота Союза свободных планет. Лучший друг Ивана Конева, возмутитель спокойствия и большой любитель женщин. Вечно выдвигает дурацкие идеи, но на самом деле умный и тонкий человек.
Феззан
Борис Конев
Феззанский коммерсант, мелкий частник, занимается перевозками всего чего угодно куда угодно. Приходится Ивану Коневу двоюродным братом.