Сучность, воспитанная книгами
12.09.2013 в 22:37
Пишет fandom L0GH 2013:fandom LoGH 2013 - Уровень 3 - Миди, часть 3
Для тех, кто читает, не зная канона ("как оридж"), в конце имеется краткое описание: кто все эти люди и чем они занимаются.
Название: Профессия
Автор: fandom L0GH 2013
Бета: fandom L0GH 2013 и анонимные доброжелатели
Размер: миди, 6085 слов
Персонажи: НЖП, НМП, Райнер Блюмхарт, Вальтер фон Шёнкопф, Оливер Поплан и другие
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: некоторые не сразу понимают, зачем нужны. Но когда понимают...
Примечание/Предупреждения: смерть персонажей; героиня матерится, как сапожная мастерская на корпоративе
Для голосования: #. fandom L0GH 2013 - работа "Профессия"
Вот ведь глупость, глупее не бывает! С летного факультета вылететь, конечно, всякий дурак может, на то он и летный, но чтоб из-за одного зачета по рейхсшпрахе — это надо быть совсем ебаньком из сказочки про госпожу Метелицу! Кем надо быть, чтобы за такое из академии выгонять, Эйлин уточнять не пыталась: на это даже у нее мата недоставало. В самом деле, за каким, спрашивается, гнутым хреном пилоту «спартанца» этот чертов язык сдался? Валькириям в бою про лазерный луч в дательном падеже и без грамматики можно рассказать: шарах из пушки, и нету птички, одно облачко пыльное! А техникам про фонарь кабины в пассивном залоге втолковывать — это и вовсе через такую-то матерь делается, тут артикли без надобности, чтоб у этих имперцев хуи в брачную ночь так склонялись, как те артикли!
Нет, конечно, какому-нибудь заучке из богатеньких, сынку профессорскому, падежи вызубрить — раз плюнуть: у него мозги под такое лучше привинчены, а если и нет — так у папаши с мамашей денег тьма, репетиторов наймут, подкрутят где надо. Только вот ведь какая засада — не сынок-заучка ты никакой, а Эйлин Кэллаган из Паучьего переулка на окраине Хайнессенполиса, и родитель у тебя автомеханик, а из богатств — разве рыжие патлы, которые никакой расческой в пристойный вид не привести. И языков в боевом арсенале ровно два: английский со словарем и матерный — в совершенстве...
Эйлин с силой метнула учебник в стенку. Развалился пополам, скотина имперская, страницы на пол посыпались. Так тебе и надо, одни проблемы от тебя людям. Рейх, одно слово! Впрочем, и казненная книжка проблемы всё равно не решала: хвост обрубить надо было за две недели, а как этот хвост рубить прикажете, если всех знаний — как по-ихнему «жопа», и то разбери поди без автоматики, с каким предлогом!..
Входная дверь противно скрипнула. Зря скрипишь, старушка, без тебя вижу, что Инга Фрайберг пришла — у ее группы сегодня позже занятия кончаются... Стоп, а вот Ингу с самого начала надо было спрашивать, что делать. Артиклям с падежами она, конечно, научить не сможет, пробовали уже, да Эйлин так и не поняла — объяснять соседка не мастерица. Зато мастерица придумывать выходы из безвыходных положений. Голова что твой центральный комм в военном министерстве — на всякий болт свою гайку отыщет, а сама не сможет, так найдет, кого попросить: знакомых вся академия и еще немножко. В коммерсанты с такой головой идти, а не в истребители...
— Значит, так, — Инга защелкала клавишами комма. — Две недели — это дофига. Не спорь, раз я сказала — дофига, то так и есть. И не прибедняйся, в конце концов, знаешь ты всё, что надо, не прогуливала ведь. А раз не прогуливала, значит, что-то с занятий запомнила. Просто оно у тебя в голове накидано, как на столе у моей тетушки: книжки с чашками, письма с булавками, а чулки с колбасой от завтрака. И задача у нас — собрать всё это в систему, чтоб она работала...
— Заработает она, мать ее кайзер. Чего там профессор Флинн на лекции говорил? Чтоб систему собрать, нужно знать, что в ней к чему прицепляется. А я трех слов вместе не соберу.
— А на практических Морган говорил — отставить панику! Замолчи уже, номер искать мешаешь. Тебе же, дурынде, помочь хочу.
— Что за номер? — кажется, Инга уже что-то придумала.
— А есть у меня тут один знакомый парень с пехотного, он точно знает, как эта система работает. И настроит тебе, если я попрошу, совершенно безвозмездно. А то еще и профит, как имперцы говорят, будет — он из себя вроде бы ничего, вдруг споетесь.
— Сватать-то, может, не надо? Тоже, бля, бюро брачных услуг...
— Хорош выражаться, Кэллаган. И при чем тут брачные услуги? Я говорю, споетесь. «Лили Марлен» хором. По-имперски.
— Тьфу на тебя. Ладно, давай сюда своего знатока.
— Держи номер. Скажешь, что от меня. И учебник подклей, а то потом еще библиотека навтыкает, как сдавать понесешь...
Хрен бы с ним, с тем учебником, но что за талант Инга нашла — интересно. Да еще с пехотного. Там же одни амбалы тупые, где она ученого-то откопала?
***
Парень по фамилии Блюмхарт оказался мало что не тупым, так и вовсе не амбалом. Росту небольшого, сложения не так чтобы богатырского, и глазищи — любая девчонка позавидует. И вежливый, что твой имперский маркиз из давешнего фильма. Маркиз, правда, козел козлом был, виски бочками хлестал и всех горничных переебал у маркизы под носом, а этот бы, наверно, ни в жизнь. По нём видно. Вспомнить, как шоферюги у отца в мастерской смотрели: чуть вошел такой, и сразу на сиськи уставился, мудила, как будто свет на них клином сошелся. Можно подумать, виновата Эйлин, что они такие выросли, а пуговицы на рубашках то и дело отрываются! Тьфу...
То ли дело Райнер Блюмхарт, он если куда и смотрит, то на тебя, а не на сиськи. Ну, или в книжку. Правда, книжку почти сразу отложили: у него своя метода оказалась. Самому-то учебники низачем не нужны, у него отец когда еще из Рейха убежал, с детства сына выучил и по-нашему, и по-ихнему. А сын этот самый послушал, как Эйлин в пять этажей поливает преподавательницу рейхсшпрахе вместе с языком этим замечательным, расписанием зачетной сессии и всем деканатом, — и даже возмущаться не стал. Хотя такой, казалось бы, воспитанный весь, другой бы покраснел как вареный рак, услыхав, что девушка так ругается. А он только послушал и усмехнулся:
— Блеск, Эйлин. Лингвистическое открытие. Вот сейчас и разберем, как это всё по-имперски...
С имперскими ругательствами сразу становится понятнее. Еще бы было непонятно, когда так смешно! То есть, конечно, когда в жопу кого-нибудь шлешь, тому смешно не будет. Хоть по-нашему, хоть нет. А вот если предлог имперский перепутать — то получится, что ты не в жопу ни в какую послала, а предложила на эту самую жопу прогуляться, или, того хлеще, на нее же лизнуть...
— И как он это сделает, а, Эйлин? — хохочет Блюмхарт. — Пожалей беднягу, скажи правильно! «Им арш», понимаешь?
Как ни странно, Эйлин понимает. И про «им арш» понимает, и про то, что это самое «арш» путать с «аш» не надо, потому что тогда вместо жопы с ушами горшок с ушами получится — а если горшком обозвать, останется только в печку поставить. И почему у Райнера физиономию вытянуло, когда ученица вместо «цум тойфель» ляпнула случайно «аус дем тойфель», тоже поняла, как только наставник проржался и объяснил. Еще бы, одно дело к чёрту послать, а другое — из чёрта! Тут не то что удивиться, а родить того чёрта на месте можно. Против щетинки. А он знай смеется да поправляет...
И про приличные имперские слова Эйлин тоже кое-что понимать стала. Правила-то везде одни и те же, а когда в одно въехала, то и другое нетрудно. Подзабыла где падеж, так сразу вспомнила, как над этим падежом давеча вдвоем животы надорвали, подставила нужное — и пошло-поехало! Прямо и не понять, как можно было раньше путаться в этом, как поломанному автотакси в хайнессенполисских улочках. Просто же всё, как... как жопа.
— Я и говорю, военно-колбасно-водочный. Кригсвюрстшнапсрат, что тебя не устраивает?
— Ну ты даешь. Ты, главное, на зачете не забудь, что в учебнике просто «кригсрат» было...
— Ага, просто военный совет. Не дура, разберусь. Вечером вот еще контрольную этой грымзе накатаю, она ж так меня не отпустит, хоть я ей три короба наплети...
— Давай проверю на всякий.
— Нет уж, ты не проверяй. Сама знаю, что на трояк-то точно напишу. А не напишу, значит, сама себе курица тупая. А курица — не птица. Куриц в самом деле из академии гнать надо. Цум тойфель.
— Идет, давай сама. Раз это запомнила, то и другое запомнишь...
— Хуйня война, Блюмхарт. Прорвусь.
Прорываться пришлось с боем. Мисс Брент, цапля старая, сперва не поверила, что «такая тупица, как вы, Кэллаган, с этой работой сама справилась». Требовала было рассказать, кто эту контрольную на самом деле написал — «вас постоянно в парке с каким-то юношей с пехотного видят, я совсем глупая, по-вашему, не понимать, что вы за кавалеров своих прячетесь?». Эйлин, по правде говоря, подумала, что совсем. Во-первых, контрольную она написала сама, и Райнер бы обхохотался, услыхав про кавалеров: ничего ведь не было, хоть в бинокль следи со шкафа! Даже не целовались. Подружиться, конечно, подружились, но это уже совсем другая история... А во-вторых, что я там делаю в личное время, уважаемая мисс Брент, — это мое личное дело, а ваше — проверить мои знания, ежели вы мне пересдачу назначили. Это уже Эйлин вслух ей выдала. Ну, старушенция и проверила от души — и перевести лабуду какую-то дала, и спрашивала по ней потом до черта... Зачет, впрочем, поставила-таки, хотя и бухтела, что в ее бы времена так легко бы никто не отделался. Да и пусть ее, каргу. Поставила — и всё, гора с плеч. Надо бы это дело отметить...
Отмечали вчетвером, но Инга с новым бойфрендом долго не задержались — посидели немного и смылись гулять в парк. Эйлин не осталась в обиде — понятное дело, подруге ее парень поважней чужого зачета, хоть и с таким трудом сданного. А выпить и поболтать — это и с Блюмхартом можно. Поболтать с ним всегда найдется о чём. Хотя насчет «выпить» — это еще вопрос: вечер почти закончился, бутылка тоже, а этот как налил себе стакан, так до сих пор половина осталась... Как не с пехотного. Там, поди, все пьют и не пьянеют...
— Ну, не так уж и пьют, — улыбается Райнер. — Больше слухи распускают. С нашими-то тренировками...
— Может, и слухи. А только на тебя посмотри — и челюсть уронишь. У вас же амбал на амбале, в кого ни ткни — два метра по всем диагоналям, по несколько слов знают, и те команды. Один ты как не родной — пить не пьешь, драться не дерешься, хвостов ни одного нет, и вообще таких в педагогическом обыскались. А ты чего в армии забыл?
— Ты понимаешь, Эйлин... есть такая профессия — Родину защищать.
Ну Блюмхарт, ну ни хуя себе выдал! Точно, челюсть уронить можно. Он это серьезно, что ли?
— Ты чего, правда всю жизнь прослужить собрался?
— Да, а что? — и глазами хлопает.
— Ебанулся, что ли? Другой бы на твоем месте...
— А что другой, Эйлин? В тылу б отсиживался?
Да где ж его такого сделали-то? В управлении пропаганды, что ли?
— Ты дурак или погулять вышел?! С твоими мозгами универ без всяких денег бы взял, еще и на стипендию. Да у тебя и батя вроде как из Рейха, вам вовсе не служить можно.
— Угу. Только я не хочу, чтоб Рейх сюда пришел.
— Как же, слышали. Каждый день по ящику какой-нибудь упырь распинается, какой он хороший и как не допустит, чтоб страшный Рейх сюда пришел, потому что это-де долг у него такой, не допустить. А получается, что упырь этот долгов набрал, а раздавать его долги нам с тобой. Ты чего, на самом деле хочешь за каждого прилизанного трепача из телевизора кровь проливать?
— Не за него. За свободу.
Нет, его не в университет, его в парламент надо. С руками оторвут...
— За свобо-оду... Знал бы ты, Блюмхарт, за какую я свободу сюда подалась, — Эйлин прихлебывает из своего стакана и смотрит в сторону.
— Ну расскажи. Узнать никогда не повредит...
— А что там рассказывать. На универ отец не наскреб, сама заработать тоже не заработала, а сюда и экзамены все сдала, и взяли за то, что потом контракт отработаю... Но не всю ж дорогу так!
— Можно и не всю. Можно просто делать то, что должен. Вот как Ян Вэньли четыре года назад. Он ведь ни про каких болтунов в телевизоре не думал, когда гражданских с планеты вывозил. Просто надо было, а больше — некому оказалось.
— Ну так-то понятно, там правда больше некому было. Или вон как папанька мой... Мать-то, как я родилась, ручкой сделала да свинтила с новым хахалем развлекаться — мол, не хочу я твоего недоноска растить, и сам ты мне на хуй не нужен, быдло неученое. А он не стал меня в приют сдавать, как советовали, — как мог вырастил, на что сумел, выучил, всю жизнь положил, чтоб я человеком сделалась... и до четырнадцати лет сказки рассказывал, что мама, мол, умерла. А потом с соседкой чего-то не поделили — та мне всё как есть и выложила...
— Поссорились, наверно, с отцом? — участливо этак замечает Райнер.
— Ты с дуба рухнул? Я совсем тупая, думаешь? Понимаю же всё, зачем он это...
— Хорошо, когда понимают. Ну, можешь считать, что у меня тоже что-то вроде того. Тоже делаю, что должен...
Наутро разговор почти забылся — мало ли чего по пьянке намолоть можно! Только и осталось, что странное чувство: как будто недоговорили что-то. Но не гоняться же за Блюмхартом и не выяснять, что! Этак и посраться недолго, а с друзьями по пустому сраться — последнее дело. Потом разберемся, кто там что кому должен. Друг другу-то точно ничего...
***
Это в академии хорошо было — слушать и рассуждать про войну. Всё равно как в детстве сказки отцовские — здорово он их рассказывал, что уж там, маленькая Эйлин то хохотала до колик, слушая, как умная Унах дурачила великана и как дурень Мунахар впустую гонялся за слопавшим малину братцем, то пугалась до полусмерти, когда папа переходил на страшную сказку про водяного, который держал в морских раковинах души погибших моряков... Потом подросла, и сказки уже не те стали. Вот и лекции с практическими теперь казались вроде этих сказок — и смешное не смешно, и страшное не страшно. Такого, как в бою, ни в каком учебном фильме не покажут. И лучше б не показывали. Ничего там нет хорошего.
Это на тренажере было весело — шарах из пушки, и нету птички... А пушки-то с обеих сторон лупят, с обеих и попадают, и когда попадают — от птички всяко одно доброе воспоминание остается. А птичка была своя. И Инга Фрайберг тоже была своя. Веселая, красивая, и из любого безвыходного положения выход отыскать могла, потому что голова у нее — в премьер-министры с такой головой идти, а она вишь, в истребители захотела. Радовались еще обе, что в одну часть попали, и в одно звено, и в первый бой тоже вместе... Вот тебе и вместе — только вчера все здесь были, песни пели, друг друга подкалывали, а теперь ни Инги нет, ни Родригеса носатого, ни близнецов Миллеров, которых все друг с другом путали, ни картежника со странной фамилией Волк, которому давеча бутылку проиграла, а отдавать теперь некому: от всего звена только и осталось, что пыль космическая да Эйлин Кэллаган, которая почему-то жива, а почему — и сама не знает. И от эскадрильи — немногим того больше. Да что одна эскадрилья, тут от трех флотов народу с хуй собачий уцелело! За что, спрашивается, столько положили? За пустое место, ей-Богу, которого нету! Был бы — спросила бы его, за каким это всё лядом. Победить при Астарте этой не победили, проиграть тоже не проиграли, зависло всё — и привет. Покедова, мясо, до следующей мясорубки... Интересно, а в чём души погибших пилотов живут? В обломках от истребителей?..
Напивалась бы Эйлин в стельку весь небольшой отпуск, который после сражения дали, но напиваться нельзя: если пилот ведрами виски жрать будет, то не пилотом он станет, а гнилой колодой. А в колоду превращаться рано: контракт еще не отработанный, если уволят по непригодности — чего доброго, неустойку еще стребуют. Чёрт бы и с ней, да папаню жалко, если разорят его из-за доченьки непутевой. А так, может, доченька еще и отслужит свои пять лет да работу хорошую найдет, а лучше — дальше учиться подастся. А может, и не подастся — тут не знаешь, вернешься ты домой другой раз или могила от тебя останется, и та пустая. Повезет — не повезет, куда вывезет.
Вывозит пока что в новый флот. Одно слово, что Тринадцатый! Это, конечно, шишки в генштабе хорошо удумали: взяли ошметки того, что при Астарте раздолбали, и собрали в кучу. Большая куча получилась, охуеть не встать: как есть полфлота, если по штатному составу мерить. И куда такое в драку пускать? Всё равно что котят драных с тиграми стравливать! Про тигров, впрочем, разные слухи ходили: начиная с того, что новый флот на какую-нибудь базу заштатную с глаз долой пошлют, и заканчивая тем, что отправят ни много ни мало как Изерлон брать. Изерлон! Так со смеху треснуть можно, и кишки наружу полетят, кто потом потолок мыть будет? Шесть раз тот Изерлон брали, а воз ныне там. Только с половинным флотом и соваться, кто б там им ни командовал...
Командующим, правда, абы кого не назначили. Сам Ян Вэньли, герой Эль-Фасиля, поди ты. Герой, может, и герой, народ-то оттуда вызволил, но комфлота из него сперва показался так себе. На церемонию создания собственного флота опоздать — это ни в какой стыковочный рукав не лезет. И ладно бы только опоздал, а то к микрофону позвали — стоит такой, пугало пугалом, форма парадная мешком сидит, берет на сторону сбился, сам репу чешет и мямлит чего-то... Это он так-то флотом управлять собрался? Ну-ну. Разве что половиной.
— «За Родину»? «Рискуя жизнями»? А, вот...
Он что, сам себя спрашивает? Похоже на то...
Следующая фраза нового комфлота уже ни на что не похожа, не враз и доходит, что она значит. А когда доходит — лейтенант Кэллаган уже верит этому нескладному адмиралу до того, что сама не понимает, откуда вера взялась. Правда, такому не верить — себя не уважать.
— Пить хороший чай могут только живые. Давайте сражаться, чтобы победить!
Вот видит Бог, хоть его и нету, — с этим парнем и в самом деле хоть кого идти бить можно. Потому что командование, которое в первую голову думает, что жить все хотят, — оно смотреть куда надо будет, когда в бой людей потащит. Как иначе-то?
Оказалось, что Изерлон с половинным флотом взять в самом деле можно, да еще и своих ни одного не положить. А уж адмиралу, который такое провернуть способен, до последней капли доверять стоит. Всегда доверять — и если брать у врага чего, и если сдавать, и налет нежданный отбить, и даже разгребать ту хуйню, которой свои же политики на своих же планетах наворотили. Всю дорогу Эйлин Кэллаган адмиралу Яну теперь доверять будет — от Амлитцера до Рантемарио. И дальше — когда генеральным сражением пахнуть начинает...
***
Ежу понятно, что в системе Вермиллион всем жарко будет: решающий бой, он и есть решающий. Эйлин окидывает взглядом свое звено. Трое хорошо знакомых и двое — новички совсем... Ничего, справимся. И не таким составом справлялись... Ну всё, сигнал прошел: противник выпустил истребителей. Вылетаем...
— Не дадим им нас проглотить, — даже в наушниках понятно, что майор Поплан улыбается, — проглотим их сами! Построиться тройками!..
И понеслось — счет на секунды, движение как в безумной пляске, в шлемофоне чье-то «справа прикрой!» — и Эйлин прикрывает, а потом кричит кому-то «прикрой» сама, увиливает от очередного луча, стреляет, снова увиливает и снова стреляет... Попала! Так вас, сволочи! Нате, выкусите! И еще нате! И за Астарту нате, и за Ингу Фрайберг получите, и за Родригеса! А вот и не догонишь, а вот хуй тебе собачий!.. «Что, взял, сучара?!» — прямо в эфир кричит Эйлин, и ей всё равно, что пилот снятой с чьего-то хвоста «валькирии» не только не поймет, но уже и не услышит — очень уж тянет выплеснуть веселую злость, которая наружу так и просится...
«Всем кораблям, доложить обстановку!..». Ну вот и домой пора. Собрать звено... четверо отозвались, еще один где?
— Шестьсот тринадцать, возвращаемся на базу. Шестьсот тринадцать...
Не отзывается шестьсот тринадцатый борт, и весь бой его не слыхать было, а из виду потерять в такой горячке легко. И не только из виду. Чёрт, хоть бы парнишка жив остался... Как его там, Марио? Тонио? Ага, Норио, Норио Тагава. Да хоть горшком назови, только в первом бою сгореть — обидней не придумаешь...
— Тагава сел?! — бросает Эйлин вместо приветствия, едва сняв шлем.
— Куда денется. Вон он около машины болтается...
Куда деться, по правде сказать, было, от «Эпплджека» вон всего две машины осталось, но Норио действительно стоит около истребителя и ждет. Ах ты, засранец!
— Что за ёбаный... компот... лейтенант Тагава, — выдыхает Эйлин. — Какого... хуя с винтовой нарезкой на связь не выходите?
— Командир, разрешите доложить, — и ведь ни один мускул на лице у паршивца не дрогнул, — это не ёбаный компот, а техническая неполадка. Передатчик отказал. Пришлось согласно инструкции — выйти из боя и вернуться на базу. Что же до остального, это я у медика спрошу — впервые слышу про винтовую нарезку...
Ну вот и что с ним делать?! Ведь прав как есть — и по инструкции прав, и по совести. Полезь он в драку с неисправным передатчиком — точно был бы труп, то есть какие от «спартанцев» трупы... А так всё правильно сделал. Из боя грамотно выйти и живым остаться — тоже уметь надо...
— Ясно. Прошу прощения, неправа была...
Эйлин разворачивается и выходит: техникам сейчас похлеще достанется. Потому что неполадка со связью посреди боя — это и есть ёбаный компот.
— Кто, матерь вашу, шестьсот тринадцатый борт досматривал?!
Теренс из техбатальона в стенку вжался и смотрит испуганно, как будто не командир второго звена эскадрильи «Уокер» капитан Кэллаган его в три наката кроет, а отряд имперских десантников во всеоружии по его душу объявился. А капитан знай разоряется: мол, ты мудак по субботам или как? Целый день хуи тут пинаете, пидоры злоебучие, а мы тут хоть огнем гори вашими стараниями, и сгорим ведь, потому что на работу свою кое-кто болт кладет! Руками машины чинить надо, вот этими, бля, а не тем, на чём сидишь, потому что ежели ты, долбоёб, у всей эскадрильи так передатчики проверять будешь, то где взлетим, там и пиздой накроемся! И так далее, и тому подобное, и растакую-то эскадрилью через три колена в зад крылом серебряным, и к дальним ебеням на белом крейсере...
— Да проверял я... — бормочет Теренс. — В порядке было.
— В порядке — в хуядке! — отбривает Эйлин. — В жопу я тебе этот передатчик воткну и три раза проверну, если еще такое увижу! И грабки оттуда в плечи переставлю, а майору Поплану скажу, что так и было! Это хорошо еще, что пацан не такой остолоп оказался, как ты, съебаться вовремя успел, пока имперцы его в порошок не смололи...
— Командир, — слышится от дверей, — разрешите обратиться...
— Разрешаю, лейтенант Тагава, — Эйлин отворачивается от техника и смотрит в упор на явившегося парня. Ишь, легок на помине! Чего его сюда-то принесло? Даже не переоделся, так и стоит в комбезе...
— Оставьте его в покое, пожалуйста. Не виноват он.
— Как так — не виноват?! Твою же машину и не доглядел...
— А так. Ни при чем он тут. У этой модели «спартанцев» такое с передатчиками случается. Редко, но вот так как раз — ничто не предвещало, и нате вам... Я сразу понял, в чем дело, и вернулся. По инструкции.
— Еще б не по инструкции... Ты-то откуда это всё знаешь, профессор хренов?!
— Какой же я профессор. Я только один курс на радиотехническом отучился. Вот отец у меня профессор, что верно, то верно. Авиаконструктор...
Что?! Если б всякий раз, как говорят «челюсть уронил», она и вправду на пол падала, то челюсть Эйлин Кэллаган сейчас бы смачно хряпнулась об пол ангара, и собирай потом оттуда.
— Так это Юитиро Тагава твой папахен, что ли?! — и, бросив взгляд на то, как Норио еле заметно кивает: — Что ж ты, чучело, сразу-то не сказал?!
— А... разве надо было? — вот теперь парнишка обалдел прямо, куда весь гонор делся. — Отец — это отец... а я — это я.
— Ладно тебе... Пойдем уже отсюда. Потолкуем в небоевой обстановке...
В баре после боя посидеть — самое то, особенно когда ясно, что в ближайшее время никто истребителей снова в бой не бросит. И толковать с подчиненными по душам — тоже иногда требуется. Даже с Норио Тагавой, который за кружкой пива и то умудряется говорить не то что на «вы», а на «разрешите обратиться», а матюги слушает с такой физиономией, будто он танк на стоянке, а по нему мальчишки из рогаток стреляют — ну, стреляйте, мол, стреляйте, броню и ту не поцарапаете... И откуда такой взялся? Ну да, с радиотехнического факультета, год отучился и подался в железном гробу летать. Поди ж ты, папаша — профессор, на весь Альянс знаменит, по телевизору показывают, неужели не мог единственного сына под пушки не подставлять?
— Мог, — кивает этот обормот. — Даже пытался. А я сдал сессию, забрал документы и пошел на летный.
— Ни черта ж себе... Тебе отец ничего не оторвал?
— Да нет, у нас так не принято. Мама, конечно, плакала много, он меня пытался уговорить, меня, мол, не жаль, хотя бы мать пожалел. Ты же у нас один, мол, доучился бы уже, ты отличник, тебя в аспирантуру без экзаменов возьмут, зачем тебе армия...
— А ты что?
— Ничего. Показал ему на портрет, который у него над столом в кабинете висит, и сказал: вот, наверное, Таро Тагава бы обрадовался. Летел он, значит, сюда с Хайнессеном вместе невесть на чем, страну эту со всеми строил... А потомок стучит кулаком по столу и требует, чтоб единственный сын всё, что построено, Рейху отдал, а сам пошел цифирь считать, пока другие родину защищают?!..
Дозащищались.
Конечно, наверху и раньше позориться со вкусом умели, но на это не то что ругательств — вообще слов никаких не было! Столько дрались, столько насмерть стояли, столько похоронок по домам полетело — и за что? За то, чтоб какой-то урод, крови людской не видевший и дыма не нюхавший, росчерком пера это всё к хуям послал! И выходит, что сколько ты гостей незваных ни гоняй отсюда, а всё одно найдется кому сказать — сдаемся, мол, заходи кто хочешь и бери что хочешь! Народ-то, поди, тупой, рыпаться не будет, возмущаться не станет — что наш пастух, что ихний, всё одно стадо.
Всё зря. Сидели бы лучше на жопе ровно, всё равно ничего не поменялось бы. Что здешние брешут, что тамошние, похую, чьих брехунов вечером по ящику слушать. Голосуй, не голосуй, всё равно получишь понятно что.
А может, так и надо? Да, наверно, так и надо — понять, что без толку всё, и не делать больше ничего. Ради них и задницу-то поднимать лень, ради пиздунов прилизанных.
Только одно у Эйлин не сходилось. Только одно.
«Что другой на моем месте — в тылу б отсиживался?»...
«Пить хороший чай могут только живые. Давайте сражаться, чтоб победить!».
«А я ему говорю — то-то твой предок бы обрадовался, что потомок его цифирь считает, пока другие воюют...».
Это Райнер, выходит, со своими ребятами секирой махал, чтобы срань парламентская всё коту под хвост отправила? Это Норио Тагава, получается, ради бляди в штанах институт бросил и рванул «валькирий» поджаривать? Это, в конце концов, адмирал Ян столько лет для этих мудил то людей с планеты захваченной эвакуировал, когда больше некому, то с половинным флотом Изерлон захватывал, да еще так, чтоб своих ни одного не потерять, то флагман имперский на мушку брал? Это пиздюку с телеэкрана на радость погибали ребята из эскадрильи, по чьим фамилиям капитан Кэллаган всю космическую географию от Астарты до Вермиллиона без карт изложить сможет — стоит вспомнить, кто откуда на базу не вернулся?..
Нет уж, хуйца отсосите, господа хорошие, что наши, что ихние! Одно верно: ради вас в самом деле никто пальцем на левой ноге не пошевелит. Только одно вы не поймете никогда — не одни вы в этой галактике пасетесь. Без вас найдется, за кого стеной вставать! Вы-то, дармоеды, людям без надобности, а за дом свой, за улицу родную, за отцов с матерями и друзей с соседями найдется кому заступиться, хоть вы тыщу актов о капитуляции подпишите. А уж тем, кто знает, как заступаться, и подавно сам Бог велел, хотя и нету его. Потому что если что своё, то насовсем оно. И не трожьте, сволочи, а то не так еще воевать пойдем!
Выходя из шаттла в космопорту Хайнессенполиса, капитан в отставке Эйлин Кэллаган еще не знает, куда подастся и что будет делать. Одно знает: на месте сидеть она не станет. А если и станет, то недолго.
***
На месте сидеть она и вправду не стала. Нашла на первое время кой-какую работенку — устроилась в спортивный клуб на своей же родной окраине. Не ахти, но сойдет. И платят чего-то, и форму не потеряешь, да и не прикопается никто — кому оно надо, какое радио какая-то там заштатная инструкторша из какого-то спортзала у себя дома по ночам натихаря слушает, на какие митинги ходит и с кем по комму треплется, а также где она раньше была и в каком флоте служила? С флотом, впрочем, вышла под конец накладочка: хмырь какой-то после занятий принялся в холле распинаться, как, мол, просрали наши вояки весь Альянс, а теперь повыходили все в отставку и сидят на задницах, как будто ничего отечеству и не должны были... Эйлин как услышала — мигом в холл вылетела и врезала хмырю тому в челюсть, да еще и обложила таким спартанским загибом, что ковер бы покраснел, кабы и так красный не был. А врезала хорошо, армейскую-то подготовку — ее не пропьешь. И драки в Паучьем переулке, из которых в пятнадцать еще целой выходить удавалось, тоже никуда не денешь... Поделом, в общем, козлу. Директор клуба, правда, объяснений слушать не стал: хоть сто раз поделом, а катись отсюда колбаской, коли сдерживать себя не умеешь, а то сама еще влипнешь, дура, и меня подставишь... Ну и шел бы он к хую на именины, работу и другую найти можно.
Другую работу Эйлин найти не успела. Через пару дней после увольнения по городу покатился слух, что арестовали не кого иного, как адмирала Яна. Имперцы или свои — сплетни были разные, но кто бы это ни сделал — охуели сего числа, суки такие! Нашли кого! Впрочем, нашли, что верно, то верно, бояться им есть чего, пока адмирал жив. А могли и нарочно дезу пустить, чтоб все думали, что арестовали, а на самом деле... На самом деле лучше прокатиться кой к кому, хоть и через полгорода: если уж что, то старый друг всё первый узнает.
Райнер Блюмхарт оказался занят тем, что укладывал в облезлый рюкзак камуфляжную форму. В отличие от рюкзака, не такую уж и облезлую. А дело-то, по ходу, тем еще ракетным топливом пахнет...
Выслушав краткое объяснение того, что творится, Эйлин даже ругаться не стала. Хмыкнула и сказала:
— Ну чего, мужики, если что — я с вами.
Райнер как стоял с амуницией какой-то в руках, так и застыл на месте.
— Ты что? Ты же в университет поступать собиралась...
— Ебанулся, Блюмхарт? Вы, значит, Рейху люлей вешать, а я тут сиднем сидеть, пока вас убивать будут?!
— Ну убивать — это ты хватила. Нас так легко не возьмешь.
— Это да. А «валькирий» кому сбивать? Желторотиков со всей галактики наберете?
— Не только, но... А папа твой как же?
— Зато в глаза ему смотреть не стыдно будет — за него, чай, в драку лезу, а не Рейху его и всех остальных с потрохами скармливаю!
— За него, значит? А говорила — ради трепачей в телевизоре на убой всех гонят, зад, мол, за них и то поднять лень...
Ишь ты, где оно всплыло! Когда еще разговор этот был, а он помнит. И еще ехидничать, зараза, научился!
— Да пошли эти трепачи... цум тойфель! Я что, по-твоему, такая же коза необстрелянная, как в академии была? Отличу, чай, теперь, где хуи при галстуках, а где — люди!
— А другая бы на твоем месте всё-таки учиться пошла... — и улыбается одними глазищами.
— А другой бы на твоем месте не отговаривал! Сам знаешь, зачем прошусь.
— Так что, выходит, вправду есть такая профессия — Родину защищать?
— Выходит, есть. Куда ж от нее денешься.
— Ладно, капитан Кэллаган, — расхохотался Райнер, — твоя взяла. На операцию мы тебя, конечно, брать не будем, это наше дело, розенриттерское, а вот явки и пароли кой-какие держи. На ближайшее будущее. Когда — знать дадим. И можешь еще отыскать тут по городу, кто из ваших остался... кому сама доверяешь.
Эйлин сунула бумажку с явками-паролями в потайной карман и понеслась к стоянке автотакси. А по дороге домой почему-то думала, что завтра в доме у знаменитого профессора Тагавы как пить дать будет нехилая разборка с тыканьем пальцами в портрет ихнего прапра, и придется профессору в очередной раз потерпеть, что единственный сыночек форму старую из шкафа вытянет и свалит к чёрту на рога. А что поделать — такая профессия...
***
В раю, говорят, климат, зато на Изерлоне компания хорошая: все как есть психи ненормальные! Кто сдаться хотел, сдались уже давно, кто не сдался - те при Марр-Адетте полегли вместе со стариком Бьюкоком... А эти ишь — крепость у Рейха обратно отжали, окопались в ней и дули оттуда крутят: давай, кайзер, завоюй Вселенную, долго еще будешь воевать, покуда мы живы! Нету, говоришь, Альянса свободных планет, вышел весь? Хуй тебе, величество сопливое, мы еще всем покажем!
Даже, кажется, получается чего-то показать. Сколько их в коридор приперлось, имперцев? А вот где встали, там и сели, нас просто так не отымеешь, хоть мы нерегулярные, хоть к независимой республике Эль-Фасиль приписаны! Три дня взнуздать нас пытались — и что, вышло хоть что-то? Умели бы, давно б Изерлон еще раз себе захапали. Как знамя переходящее. Нет же, не совсем Лоэнграмм ихний головой ударенный — понял, что ничего ему тут силой взять не светит. На переговоры пригласил. Вот адмирал Ян теперь с ним и поговорит...
Не поговорил.
Вести, которые Юлиан Минц привез, всех по голове обухом шарахнули. На несколько дней притих Изерлон, как ушибло: кто по коридорам бродит без цели, кто в каюте заперся и горе виски заливать... Да такое даже горем назвать нельзя — больше это, чем горе. Это все равно что в каждого, кто в крепости, из-за угла стрельнули. И убили — вместе с добродушным Ромски, с толстяком Патричевым... Вместе с Райнером Блюмхартом, не будь которого — и Эйлин Кэллаган бы здесь не было. Теперь вот она здесь, живая, а Райнера с остальными в стеклянных гробах на Изерлон привезли. А без адмирала Яна и вовсе куда деваться? Это даже не голову всем срубили, это всё равно что в бою знамя упало.
Только если знамя падает, его подхватывать надо, даром что есть кому. А если даже и некому, так тем более один выход — всем вместе взяться. Иначе выйдет, что зря всё было, что впустую люди погибали — и те, кто на «Леде» был, тоже впустую... Сейчас, как же! Изерлонцы вам не какие-нибудь, кто жив остался — тот и дело делать останется, которое погибшие не закончили!
Когда адмирал Мураи покидает крепость, прихватив с собой всех желающих, Эйлин в ответ на такое предложение ни к чьей матушке никого не шлет только потому, что адмирала Мураи очень уважает и знает, что свое у него задание. Но кому как, а ей с поля боя съебываться — никуда не годится. Профессия не дает.
Без адмирала Яна тоже приходится справляться — и все справляются. И Юлиан командиром хорошим оказался, откуда что взялось! Понятно, конечно, откуда, адмирал дурака не воспитает. И миссис Ян справляется — а уж если она после такого держится, куда остальным-то деваться? Вот все и делают, что должны. Кто на борту, кто в штабе, кто в снабжении... Каждому место найдется. Если, конечно, у этого каждого крыша в нужную сторону улетела, так, чтоб без оглядки драться тут — и силы на это брать незнамо из чего...
Из прихоти и пижонства, как конопатый вице-адмирал Аттенборо говорит? Пожалуй, что так. Крепость воюющую к Новому году мишурой по всем углам разукрашивать — это только из пижонства и можно! И в платье до полу влезть — только из прихоти, потому, что складские где-то эти платья откопали, от старых времен оставшиеся, что бы и не примерить? И только по дури веселой можно чокаться с Попланом так, чтоб рюмки звенели, будто разбиться хотят, и напиться в кои веки — нет, не вовсе до бесчувствия, какой же пилот в дугу надирается, — а так, чтоб просто легко и весело стало, чтоб анекдоты похабные травить и хохотать над ними, и очередную дразнилку про кайзера выдумывать — такую, что уши бы в трубочку у того кайзера свернулись. И на портрет адмирала Яна искоса поглядывать — эк же нарисовали, откуда ни подойди, а он всё на тебя смотрит и улыбается.
А потом с генералом Шёнкопфом завалиться в его каюту и забыть обо всём — потому как с ним иначе не бывает. Что б ни мололи там ребята, что поганец он средних лет, бабник несусветный и всё равно ему, кого ебать, лишь бы рыжая, — а Эйлин уж точно знает, что генерал всех своих рыжих на самом деле любит. И не рыжих тоже. И ревновать его ни к чему, разве товарищей боевых ревнуют? Боевую дружбу ревностью не испортишь. С другом, с ним и в койке хорошо...
А утром встать, умыться и за дела снова — имперцы-то не дремлют, им эта крепость поперек горла как стояла, так и стоит... Спятили, говорите? Мальчишка-лейтенант обороной командует? Хорош же ты вояка, кайзер белобрысый, если твоя армия горстку сумасшедших с мальчишкой во главе усмирить не может. И не усмирит — очень уж мы дом свой любим, хоть он и размером с гулькин нос. И стоять за него будем — профессия у нас такая! И даже Новый год праздновать будем — а как же не праздновать? Ведь еще год прожили. И еще поживем!
***
Всякие сражения Эйлин Кэллаган видала, и большие, и малые. Но по сравнению с тем, что сейчас сделать надо, и Вермиллион меркнет, и то, как тогда за коридор дрались. Потому что если сейчас не всыпать Рейху как следует, то вовсе ничего хорошего потом не будет. Бывают решающие сражения, бывают генеральные, а это — последнее. Или отвоюем себе свободу, или ни хуя нам гнутого! Давайте, народ, по машинам. Что значит «пацанов не брать», а, Тагава? Сам, можно подумать, старый хрыч с бородой! Нет у нас пацанов, все боевые волки. Вон и Поплан уже команду отдает — на взлет, ребята! Поехали!
В который раз — счет на мгновения, скорость бешеная, ритм как в чёртовом танце, в наушниках — «прикрой!», и прикрываешь, а потом прикрывают тебя, и «валькирии» одна за другой летят, и взрываются одна за другой — везет сегодня нашим, ух как везет, еще бы не повезло, когда вся жизнь этим боем решается!
— Ребята, будем жить! — кричит Эйлин в эфир, и кажется ей, что целый хор голосов кличу ее отзывается. Если бы прислушалась она, всех бы друзей павших в этом хоре различила: и Райнера Блюмхарта, и адмирала Яна, и майора Конева, и Ингу Фрайберг, и Волка-картежника, и кого-то из близнецов Миллеров, мать родная их разберет, кто Чак, а кто Райли... Но успеешь тут прислушаться: лазерный луч быстро до цели долетает. Вспышка — и нет ничего...
— Будем жить, командир, — бормочет в сторону Норио Тагава, глядя на пустой отсек рядом со своей машиной.
А полковник Поплан вовсе не говорит ничего — только смотрит, как вернувшиеся садятся, и думает, что славно ребята сегодня поработали. Всего шесть машин на базу не вернулось. Жаль людей, конечно, но горевать некогда — работы у живых еще валом.
А Вальтер фон Шёнкопф, глядя на то, как на мониторе появляется еще одна фамилия, только роняет веско:
— И за это мы Рейху тоже звезды дадим.
URL записи.
Внимание! Achtung! Attention!
Для тех, кто читает, не зная канона ("как оридж"), в конце имеется краткое описание: кто все эти люди и чем они занимаются.
Название: Профессия
Автор: fandom L0GH 2013
Бета: fandom L0GH 2013 и анонимные доброжелатели
Размер: миди, 6085 слов
Персонажи: НЖП, НМП, Райнер Блюмхарт, Вальтер фон Шёнкопф, Оливер Поплан и другие
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: некоторые не сразу понимают, зачем нужны. Но когда понимают...
Примечание/Предупреждения: смерть персонажей; героиня матерится, как сапожная мастерская на корпоративе
Для голосования: #. fandom L0GH 2013 - работа "Профессия"
Нет, конечно, какому-нибудь заучке из богатеньких, сынку профессорскому, падежи вызубрить — раз плюнуть: у него мозги под такое лучше привинчены, а если и нет — так у папаши с мамашей денег тьма, репетиторов наймут, подкрутят где надо. Только вот ведь какая засада — не сынок-заучка ты никакой, а Эйлин Кэллаган из Паучьего переулка на окраине Хайнессенполиса, и родитель у тебя автомеханик, а из богатств — разве рыжие патлы, которые никакой расческой в пристойный вид не привести. И языков в боевом арсенале ровно два: английский со словарем и матерный — в совершенстве...
Эйлин с силой метнула учебник в стенку. Развалился пополам, скотина имперская, страницы на пол посыпались. Так тебе и надо, одни проблемы от тебя людям. Рейх, одно слово! Впрочем, и казненная книжка проблемы всё равно не решала: хвост обрубить надо было за две недели, а как этот хвост рубить прикажете, если всех знаний — как по-ихнему «жопа», и то разбери поди без автоматики, с каким предлогом!..
Входная дверь противно скрипнула. Зря скрипишь, старушка, без тебя вижу, что Инга Фрайберг пришла — у ее группы сегодня позже занятия кончаются... Стоп, а вот Ингу с самого начала надо было спрашивать, что делать. Артиклям с падежами она, конечно, научить не сможет, пробовали уже, да Эйлин так и не поняла — объяснять соседка не мастерица. Зато мастерица придумывать выходы из безвыходных положений. Голова что твой центральный комм в военном министерстве — на всякий болт свою гайку отыщет, а сама не сможет, так найдет, кого попросить: знакомых вся академия и еще немножко. В коммерсанты с такой головой идти, а не в истребители...
— Значит, так, — Инга защелкала клавишами комма. — Две недели — это дофига. Не спорь, раз я сказала — дофига, то так и есть. И не прибедняйся, в конце концов, знаешь ты всё, что надо, не прогуливала ведь. А раз не прогуливала, значит, что-то с занятий запомнила. Просто оно у тебя в голове накидано, как на столе у моей тетушки: книжки с чашками, письма с булавками, а чулки с колбасой от завтрака. И задача у нас — собрать всё это в систему, чтоб она работала...
— Заработает она, мать ее кайзер. Чего там профессор Флинн на лекции говорил? Чтоб систему собрать, нужно знать, что в ней к чему прицепляется. А я трех слов вместе не соберу.
— А на практических Морган говорил — отставить панику! Замолчи уже, номер искать мешаешь. Тебе же, дурынде, помочь хочу.
— Что за номер? — кажется, Инга уже что-то придумала.
— А есть у меня тут один знакомый парень с пехотного, он точно знает, как эта система работает. И настроит тебе, если я попрошу, совершенно безвозмездно. А то еще и профит, как имперцы говорят, будет — он из себя вроде бы ничего, вдруг споетесь.
— Сватать-то, может, не надо? Тоже, бля, бюро брачных услуг...
— Хорош выражаться, Кэллаган. И при чем тут брачные услуги? Я говорю, споетесь. «Лили Марлен» хором. По-имперски.
— Тьфу на тебя. Ладно, давай сюда своего знатока.
— Держи номер. Скажешь, что от меня. И учебник подклей, а то потом еще библиотека навтыкает, как сдавать понесешь...
Хрен бы с ним, с тем учебником, но что за талант Инга нашла — интересно. Да еще с пехотного. Там же одни амбалы тупые, где она ученого-то откопала?
***
Парень по фамилии Блюмхарт оказался мало что не тупым, так и вовсе не амбалом. Росту небольшого, сложения не так чтобы богатырского, и глазищи — любая девчонка позавидует. И вежливый, что твой имперский маркиз из давешнего фильма. Маркиз, правда, козел козлом был, виски бочками хлестал и всех горничных переебал у маркизы под носом, а этот бы, наверно, ни в жизнь. По нём видно. Вспомнить, как шоферюги у отца в мастерской смотрели: чуть вошел такой, и сразу на сиськи уставился, мудила, как будто свет на них клином сошелся. Можно подумать, виновата Эйлин, что они такие выросли, а пуговицы на рубашках то и дело отрываются! Тьфу...
То ли дело Райнер Блюмхарт, он если куда и смотрит, то на тебя, а не на сиськи. Ну, или в книжку. Правда, книжку почти сразу отложили: у него своя метода оказалась. Самому-то учебники низачем не нужны, у него отец когда еще из Рейха убежал, с детства сына выучил и по-нашему, и по-ихнему. А сын этот самый послушал, как Эйлин в пять этажей поливает преподавательницу рейхсшпрахе вместе с языком этим замечательным, расписанием зачетной сессии и всем деканатом, — и даже возмущаться не стал. Хотя такой, казалось бы, воспитанный весь, другой бы покраснел как вареный рак, услыхав, что девушка так ругается. А он только послушал и усмехнулся:
— Блеск, Эйлин. Лингвистическое открытие. Вот сейчас и разберем, как это всё по-имперски...
С имперскими ругательствами сразу становится понятнее. Еще бы было непонятно, когда так смешно! То есть, конечно, когда в жопу кого-нибудь шлешь, тому смешно не будет. Хоть по-нашему, хоть нет. А вот если предлог имперский перепутать — то получится, что ты не в жопу ни в какую послала, а предложила на эту самую жопу прогуляться, или, того хлеще, на нее же лизнуть...
— И как он это сделает, а, Эйлин? — хохочет Блюмхарт. — Пожалей беднягу, скажи правильно! «Им арш», понимаешь?
Как ни странно, Эйлин понимает. И про «им арш» понимает, и про то, что это самое «арш» путать с «аш» не надо, потому что тогда вместо жопы с ушами горшок с ушами получится — а если горшком обозвать, останется только в печку поставить. И почему у Райнера физиономию вытянуло, когда ученица вместо «цум тойфель» ляпнула случайно «аус дем тойфель», тоже поняла, как только наставник проржался и объяснил. Еще бы, одно дело к чёрту послать, а другое — из чёрта! Тут не то что удивиться, а родить того чёрта на месте можно. Против щетинки. А он знай смеется да поправляет...
И про приличные имперские слова Эйлин тоже кое-что понимать стала. Правила-то везде одни и те же, а когда в одно въехала, то и другое нетрудно. Подзабыла где падеж, так сразу вспомнила, как над этим падежом давеча вдвоем животы надорвали, подставила нужное — и пошло-поехало! Прямо и не понять, как можно было раньше путаться в этом, как поломанному автотакси в хайнессенполисских улочках. Просто же всё, как... как жопа.
— Я и говорю, военно-колбасно-водочный. Кригсвюрстшнапсрат, что тебя не устраивает?
— Ну ты даешь. Ты, главное, на зачете не забудь, что в учебнике просто «кригсрат» было...
— Ага, просто военный совет. Не дура, разберусь. Вечером вот еще контрольную этой грымзе накатаю, она ж так меня не отпустит, хоть я ей три короба наплети...
— Давай проверю на всякий.
— Нет уж, ты не проверяй. Сама знаю, что на трояк-то точно напишу. А не напишу, значит, сама себе курица тупая. А курица — не птица. Куриц в самом деле из академии гнать надо. Цум тойфель.
— Идет, давай сама. Раз это запомнила, то и другое запомнишь...
— Хуйня война, Блюмхарт. Прорвусь.
Прорываться пришлось с боем. Мисс Брент, цапля старая, сперва не поверила, что «такая тупица, как вы, Кэллаган, с этой работой сама справилась». Требовала было рассказать, кто эту контрольную на самом деле написал — «вас постоянно в парке с каким-то юношей с пехотного видят, я совсем глупая, по-вашему, не понимать, что вы за кавалеров своих прячетесь?». Эйлин, по правде говоря, подумала, что совсем. Во-первых, контрольную она написала сама, и Райнер бы обхохотался, услыхав про кавалеров: ничего ведь не было, хоть в бинокль следи со шкафа! Даже не целовались. Подружиться, конечно, подружились, но это уже совсем другая история... А во-вторых, что я там делаю в личное время, уважаемая мисс Брент, — это мое личное дело, а ваше — проверить мои знания, ежели вы мне пересдачу назначили. Это уже Эйлин вслух ей выдала. Ну, старушенция и проверила от души — и перевести лабуду какую-то дала, и спрашивала по ней потом до черта... Зачет, впрочем, поставила-таки, хотя и бухтела, что в ее бы времена так легко бы никто не отделался. Да и пусть ее, каргу. Поставила — и всё, гора с плеч. Надо бы это дело отметить...
Отмечали вчетвером, но Инга с новым бойфрендом долго не задержались — посидели немного и смылись гулять в парк. Эйлин не осталась в обиде — понятное дело, подруге ее парень поважней чужого зачета, хоть и с таким трудом сданного. А выпить и поболтать — это и с Блюмхартом можно. Поболтать с ним всегда найдется о чём. Хотя насчет «выпить» — это еще вопрос: вечер почти закончился, бутылка тоже, а этот как налил себе стакан, так до сих пор половина осталась... Как не с пехотного. Там, поди, все пьют и не пьянеют...
— Ну, не так уж и пьют, — улыбается Райнер. — Больше слухи распускают. С нашими-то тренировками...
— Может, и слухи. А только на тебя посмотри — и челюсть уронишь. У вас же амбал на амбале, в кого ни ткни — два метра по всем диагоналям, по несколько слов знают, и те команды. Один ты как не родной — пить не пьешь, драться не дерешься, хвостов ни одного нет, и вообще таких в педагогическом обыскались. А ты чего в армии забыл?
— Ты понимаешь, Эйлин... есть такая профессия — Родину защищать.
Ну Блюмхарт, ну ни хуя себе выдал! Точно, челюсть уронить можно. Он это серьезно, что ли?
— Ты чего, правда всю жизнь прослужить собрался?
— Да, а что? — и глазами хлопает.
— Ебанулся, что ли? Другой бы на твоем месте...
— А что другой, Эйлин? В тылу б отсиживался?
Да где ж его такого сделали-то? В управлении пропаганды, что ли?
— Ты дурак или погулять вышел?! С твоими мозгами универ без всяких денег бы взял, еще и на стипендию. Да у тебя и батя вроде как из Рейха, вам вовсе не служить можно.
— Угу. Только я не хочу, чтоб Рейх сюда пришел.
— Как же, слышали. Каждый день по ящику какой-нибудь упырь распинается, какой он хороший и как не допустит, чтоб страшный Рейх сюда пришел, потому что это-де долг у него такой, не допустить. А получается, что упырь этот долгов набрал, а раздавать его долги нам с тобой. Ты чего, на самом деле хочешь за каждого прилизанного трепача из телевизора кровь проливать?
— Не за него. За свободу.
Нет, его не в университет, его в парламент надо. С руками оторвут...
— За свобо-оду... Знал бы ты, Блюмхарт, за какую я свободу сюда подалась, — Эйлин прихлебывает из своего стакана и смотрит в сторону.
— Ну расскажи. Узнать никогда не повредит...
— А что там рассказывать. На универ отец не наскреб, сама заработать тоже не заработала, а сюда и экзамены все сдала, и взяли за то, что потом контракт отработаю... Но не всю ж дорогу так!
— Можно и не всю. Можно просто делать то, что должен. Вот как Ян Вэньли четыре года назад. Он ведь ни про каких болтунов в телевизоре не думал, когда гражданских с планеты вывозил. Просто надо было, а больше — некому оказалось.
— Ну так-то понятно, там правда больше некому было. Или вон как папанька мой... Мать-то, как я родилась, ручкой сделала да свинтила с новым хахалем развлекаться — мол, не хочу я твоего недоноска растить, и сам ты мне на хуй не нужен, быдло неученое. А он не стал меня в приют сдавать, как советовали, — как мог вырастил, на что сумел, выучил, всю жизнь положил, чтоб я человеком сделалась... и до четырнадцати лет сказки рассказывал, что мама, мол, умерла. А потом с соседкой чего-то не поделили — та мне всё как есть и выложила...
— Поссорились, наверно, с отцом? — участливо этак замечает Райнер.
— Ты с дуба рухнул? Я совсем тупая, думаешь? Понимаю же всё, зачем он это...
— Хорошо, когда понимают. Ну, можешь считать, что у меня тоже что-то вроде того. Тоже делаю, что должен...
Наутро разговор почти забылся — мало ли чего по пьянке намолоть можно! Только и осталось, что странное чувство: как будто недоговорили что-то. Но не гоняться же за Блюмхартом и не выяснять, что! Этак и посраться недолго, а с друзьями по пустому сраться — последнее дело. Потом разберемся, кто там что кому должен. Друг другу-то точно ничего...
***
Это в академии хорошо было — слушать и рассуждать про войну. Всё равно как в детстве сказки отцовские — здорово он их рассказывал, что уж там, маленькая Эйлин то хохотала до колик, слушая, как умная Унах дурачила великана и как дурень Мунахар впустую гонялся за слопавшим малину братцем, то пугалась до полусмерти, когда папа переходил на страшную сказку про водяного, который держал в морских раковинах души погибших моряков... Потом подросла, и сказки уже не те стали. Вот и лекции с практическими теперь казались вроде этих сказок — и смешное не смешно, и страшное не страшно. Такого, как в бою, ни в каком учебном фильме не покажут. И лучше б не показывали. Ничего там нет хорошего.
Это на тренажере было весело — шарах из пушки, и нету птички... А пушки-то с обеих сторон лупят, с обеих и попадают, и когда попадают — от птички всяко одно доброе воспоминание остается. А птичка была своя. И Инга Фрайберг тоже была своя. Веселая, красивая, и из любого безвыходного положения выход отыскать могла, потому что голова у нее — в премьер-министры с такой головой идти, а она вишь, в истребители захотела. Радовались еще обе, что в одну часть попали, и в одно звено, и в первый бой тоже вместе... Вот тебе и вместе — только вчера все здесь были, песни пели, друг друга подкалывали, а теперь ни Инги нет, ни Родригеса носатого, ни близнецов Миллеров, которых все друг с другом путали, ни картежника со странной фамилией Волк, которому давеча бутылку проиграла, а отдавать теперь некому: от всего звена только и осталось, что пыль космическая да Эйлин Кэллаган, которая почему-то жива, а почему — и сама не знает. И от эскадрильи — немногим того больше. Да что одна эскадрилья, тут от трех флотов народу с хуй собачий уцелело! За что, спрашивается, столько положили? За пустое место, ей-Богу, которого нету! Был бы — спросила бы его, за каким это всё лядом. Победить при Астарте этой не победили, проиграть тоже не проиграли, зависло всё — и привет. Покедова, мясо, до следующей мясорубки... Интересно, а в чём души погибших пилотов живут? В обломках от истребителей?..
Напивалась бы Эйлин в стельку весь небольшой отпуск, который после сражения дали, но напиваться нельзя: если пилот ведрами виски жрать будет, то не пилотом он станет, а гнилой колодой. А в колоду превращаться рано: контракт еще не отработанный, если уволят по непригодности — чего доброго, неустойку еще стребуют. Чёрт бы и с ней, да папаню жалко, если разорят его из-за доченьки непутевой. А так, может, доченька еще и отслужит свои пять лет да работу хорошую найдет, а лучше — дальше учиться подастся. А может, и не подастся — тут не знаешь, вернешься ты домой другой раз или могила от тебя останется, и та пустая. Повезет — не повезет, куда вывезет.
Вывозит пока что в новый флот. Одно слово, что Тринадцатый! Это, конечно, шишки в генштабе хорошо удумали: взяли ошметки того, что при Астарте раздолбали, и собрали в кучу. Большая куча получилась, охуеть не встать: как есть полфлота, если по штатному составу мерить. И куда такое в драку пускать? Всё равно что котят драных с тиграми стравливать! Про тигров, впрочем, разные слухи ходили: начиная с того, что новый флот на какую-нибудь базу заштатную с глаз долой пошлют, и заканчивая тем, что отправят ни много ни мало как Изерлон брать. Изерлон! Так со смеху треснуть можно, и кишки наружу полетят, кто потом потолок мыть будет? Шесть раз тот Изерлон брали, а воз ныне там. Только с половинным флотом и соваться, кто б там им ни командовал...
Командующим, правда, абы кого не назначили. Сам Ян Вэньли, герой Эль-Фасиля, поди ты. Герой, может, и герой, народ-то оттуда вызволил, но комфлота из него сперва показался так себе. На церемонию создания собственного флота опоздать — это ни в какой стыковочный рукав не лезет. И ладно бы только опоздал, а то к микрофону позвали — стоит такой, пугало пугалом, форма парадная мешком сидит, берет на сторону сбился, сам репу чешет и мямлит чего-то... Это он так-то флотом управлять собрался? Ну-ну. Разве что половиной.
— «За Родину»? «Рискуя жизнями»? А, вот...
Он что, сам себя спрашивает? Похоже на то...
Следующая фраза нового комфлота уже ни на что не похожа, не враз и доходит, что она значит. А когда доходит — лейтенант Кэллаган уже верит этому нескладному адмиралу до того, что сама не понимает, откуда вера взялась. Правда, такому не верить — себя не уважать.
— Пить хороший чай могут только живые. Давайте сражаться, чтобы победить!
Вот видит Бог, хоть его и нету, — с этим парнем и в самом деле хоть кого идти бить можно. Потому что командование, которое в первую голову думает, что жить все хотят, — оно смотреть куда надо будет, когда в бой людей потащит. Как иначе-то?
Оказалось, что Изерлон с половинным флотом взять в самом деле можно, да еще и своих ни одного не положить. А уж адмиралу, который такое провернуть способен, до последней капли доверять стоит. Всегда доверять — и если брать у врага чего, и если сдавать, и налет нежданный отбить, и даже разгребать ту хуйню, которой свои же политики на своих же планетах наворотили. Всю дорогу Эйлин Кэллаган адмиралу Яну теперь доверять будет — от Амлитцера до Рантемарио. И дальше — когда генеральным сражением пахнуть начинает...
***
Ежу понятно, что в системе Вермиллион всем жарко будет: решающий бой, он и есть решающий. Эйлин окидывает взглядом свое звено. Трое хорошо знакомых и двое — новички совсем... Ничего, справимся. И не таким составом справлялись... Ну всё, сигнал прошел: противник выпустил истребителей. Вылетаем...
— Не дадим им нас проглотить, — даже в наушниках понятно, что майор Поплан улыбается, — проглотим их сами! Построиться тройками!..
И понеслось — счет на секунды, движение как в безумной пляске, в шлемофоне чье-то «справа прикрой!» — и Эйлин прикрывает, а потом кричит кому-то «прикрой» сама, увиливает от очередного луча, стреляет, снова увиливает и снова стреляет... Попала! Так вас, сволочи! Нате, выкусите! И еще нате! И за Астарту нате, и за Ингу Фрайберг получите, и за Родригеса! А вот и не догонишь, а вот хуй тебе собачий!.. «Что, взял, сучара?!» — прямо в эфир кричит Эйлин, и ей всё равно, что пилот снятой с чьего-то хвоста «валькирии» не только не поймет, но уже и не услышит — очень уж тянет выплеснуть веселую злость, которая наружу так и просится...
«Всем кораблям, доложить обстановку!..». Ну вот и домой пора. Собрать звено... четверо отозвались, еще один где?
— Шестьсот тринадцать, возвращаемся на базу. Шестьсот тринадцать...
Не отзывается шестьсот тринадцатый борт, и весь бой его не слыхать было, а из виду потерять в такой горячке легко. И не только из виду. Чёрт, хоть бы парнишка жив остался... Как его там, Марио? Тонио? Ага, Норио, Норио Тагава. Да хоть горшком назови, только в первом бою сгореть — обидней не придумаешь...
— Тагава сел?! — бросает Эйлин вместо приветствия, едва сняв шлем.
— Куда денется. Вон он около машины болтается...
Куда деться, по правде сказать, было, от «Эпплджека» вон всего две машины осталось, но Норио действительно стоит около истребителя и ждет. Ах ты, засранец!
— Что за ёбаный... компот... лейтенант Тагава, — выдыхает Эйлин. — Какого... хуя с винтовой нарезкой на связь не выходите?
— Командир, разрешите доложить, — и ведь ни один мускул на лице у паршивца не дрогнул, — это не ёбаный компот, а техническая неполадка. Передатчик отказал. Пришлось согласно инструкции — выйти из боя и вернуться на базу. Что же до остального, это я у медика спрошу — впервые слышу про винтовую нарезку...
Ну вот и что с ним делать?! Ведь прав как есть — и по инструкции прав, и по совести. Полезь он в драку с неисправным передатчиком — точно был бы труп, то есть какие от «спартанцев» трупы... А так всё правильно сделал. Из боя грамотно выйти и живым остаться — тоже уметь надо...
— Ясно. Прошу прощения, неправа была...
Эйлин разворачивается и выходит: техникам сейчас похлеще достанется. Потому что неполадка со связью посреди боя — это и есть ёбаный компот.
— Кто, матерь вашу, шестьсот тринадцатый борт досматривал?!
Теренс из техбатальона в стенку вжался и смотрит испуганно, как будто не командир второго звена эскадрильи «Уокер» капитан Кэллаган его в три наката кроет, а отряд имперских десантников во всеоружии по его душу объявился. А капитан знай разоряется: мол, ты мудак по субботам или как? Целый день хуи тут пинаете, пидоры злоебучие, а мы тут хоть огнем гори вашими стараниями, и сгорим ведь, потому что на работу свою кое-кто болт кладет! Руками машины чинить надо, вот этими, бля, а не тем, на чём сидишь, потому что ежели ты, долбоёб, у всей эскадрильи так передатчики проверять будешь, то где взлетим, там и пиздой накроемся! И так далее, и тому подобное, и растакую-то эскадрилью через три колена в зад крылом серебряным, и к дальним ебеням на белом крейсере...
— Да проверял я... — бормочет Теренс. — В порядке было.
— В порядке — в хуядке! — отбривает Эйлин. — В жопу я тебе этот передатчик воткну и три раза проверну, если еще такое увижу! И грабки оттуда в плечи переставлю, а майору Поплану скажу, что так и было! Это хорошо еще, что пацан не такой остолоп оказался, как ты, съебаться вовремя успел, пока имперцы его в порошок не смололи...
— Командир, — слышится от дверей, — разрешите обратиться...
— Разрешаю, лейтенант Тагава, — Эйлин отворачивается от техника и смотрит в упор на явившегося парня. Ишь, легок на помине! Чего его сюда-то принесло? Даже не переоделся, так и стоит в комбезе...
— Оставьте его в покое, пожалуйста. Не виноват он.
— Как так — не виноват?! Твою же машину и не доглядел...
— А так. Ни при чем он тут. У этой модели «спартанцев» такое с передатчиками случается. Редко, но вот так как раз — ничто не предвещало, и нате вам... Я сразу понял, в чем дело, и вернулся. По инструкции.
— Еще б не по инструкции... Ты-то откуда это всё знаешь, профессор хренов?!
— Какой же я профессор. Я только один курс на радиотехническом отучился. Вот отец у меня профессор, что верно, то верно. Авиаконструктор...
Что?! Если б всякий раз, как говорят «челюсть уронил», она и вправду на пол падала, то челюсть Эйлин Кэллаган сейчас бы смачно хряпнулась об пол ангара, и собирай потом оттуда.
— Так это Юитиро Тагава твой папахен, что ли?! — и, бросив взгляд на то, как Норио еле заметно кивает: — Что ж ты, чучело, сразу-то не сказал?!
— А... разве надо было? — вот теперь парнишка обалдел прямо, куда весь гонор делся. — Отец — это отец... а я — это я.
— Ладно тебе... Пойдем уже отсюда. Потолкуем в небоевой обстановке...
В баре после боя посидеть — самое то, особенно когда ясно, что в ближайшее время никто истребителей снова в бой не бросит. И толковать с подчиненными по душам — тоже иногда требуется. Даже с Норио Тагавой, который за кружкой пива и то умудряется говорить не то что на «вы», а на «разрешите обратиться», а матюги слушает с такой физиономией, будто он танк на стоянке, а по нему мальчишки из рогаток стреляют — ну, стреляйте, мол, стреляйте, броню и ту не поцарапаете... И откуда такой взялся? Ну да, с радиотехнического факультета, год отучился и подался в железном гробу летать. Поди ж ты, папаша — профессор, на весь Альянс знаменит, по телевизору показывают, неужели не мог единственного сына под пушки не подставлять?
— Мог, — кивает этот обормот. — Даже пытался. А я сдал сессию, забрал документы и пошел на летный.
— Ни черта ж себе... Тебе отец ничего не оторвал?
— Да нет, у нас так не принято. Мама, конечно, плакала много, он меня пытался уговорить, меня, мол, не жаль, хотя бы мать пожалел. Ты же у нас один, мол, доучился бы уже, ты отличник, тебя в аспирантуру без экзаменов возьмут, зачем тебе армия...
— А ты что?
— Ничего. Показал ему на портрет, который у него над столом в кабинете висит, и сказал: вот, наверное, Таро Тагава бы обрадовался. Летел он, значит, сюда с Хайнессеном вместе невесть на чем, страну эту со всеми строил... А потомок стучит кулаком по столу и требует, чтоб единственный сын всё, что построено, Рейху отдал, а сам пошел цифирь считать, пока другие родину защищают?!..
Дозащищались.
Конечно, наверху и раньше позориться со вкусом умели, но на это не то что ругательств — вообще слов никаких не было! Столько дрались, столько насмерть стояли, столько похоронок по домам полетело — и за что? За то, чтоб какой-то урод, крови людской не видевший и дыма не нюхавший, росчерком пера это всё к хуям послал! И выходит, что сколько ты гостей незваных ни гоняй отсюда, а всё одно найдется кому сказать — сдаемся, мол, заходи кто хочешь и бери что хочешь! Народ-то, поди, тупой, рыпаться не будет, возмущаться не станет — что наш пастух, что ихний, всё одно стадо.
Всё зря. Сидели бы лучше на жопе ровно, всё равно ничего не поменялось бы. Что здешние брешут, что тамошние, похую, чьих брехунов вечером по ящику слушать. Голосуй, не голосуй, всё равно получишь понятно что.
А может, так и надо? Да, наверно, так и надо — понять, что без толку всё, и не делать больше ничего. Ради них и задницу-то поднимать лень, ради пиздунов прилизанных.
Только одно у Эйлин не сходилось. Только одно.
«Что другой на моем месте — в тылу б отсиживался?»...
«Пить хороший чай могут только живые. Давайте сражаться, чтоб победить!».
«А я ему говорю — то-то твой предок бы обрадовался, что потомок его цифирь считает, пока другие воюют...».
Это Райнер, выходит, со своими ребятами секирой махал, чтобы срань парламентская всё коту под хвост отправила? Это Норио Тагава, получается, ради бляди в штанах институт бросил и рванул «валькирий» поджаривать? Это, в конце концов, адмирал Ян столько лет для этих мудил то людей с планеты захваченной эвакуировал, когда больше некому, то с половинным флотом Изерлон захватывал, да еще так, чтоб своих ни одного не потерять, то флагман имперский на мушку брал? Это пиздюку с телеэкрана на радость погибали ребята из эскадрильи, по чьим фамилиям капитан Кэллаган всю космическую географию от Астарты до Вермиллиона без карт изложить сможет — стоит вспомнить, кто откуда на базу не вернулся?..
Нет уж, хуйца отсосите, господа хорошие, что наши, что ихние! Одно верно: ради вас в самом деле никто пальцем на левой ноге не пошевелит. Только одно вы не поймете никогда — не одни вы в этой галактике пасетесь. Без вас найдется, за кого стеной вставать! Вы-то, дармоеды, людям без надобности, а за дом свой, за улицу родную, за отцов с матерями и друзей с соседями найдется кому заступиться, хоть вы тыщу актов о капитуляции подпишите. А уж тем, кто знает, как заступаться, и подавно сам Бог велел, хотя и нету его. Потому что если что своё, то насовсем оно. И не трожьте, сволочи, а то не так еще воевать пойдем!
Выходя из шаттла в космопорту Хайнессенполиса, капитан в отставке Эйлин Кэллаган еще не знает, куда подастся и что будет делать. Одно знает: на месте сидеть она не станет. А если и станет, то недолго.
***
На месте сидеть она и вправду не стала. Нашла на первое время кой-какую работенку — устроилась в спортивный клуб на своей же родной окраине. Не ахти, но сойдет. И платят чего-то, и форму не потеряешь, да и не прикопается никто — кому оно надо, какое радио какая-то там заштатная инструкторша из какого-то спортзала у себя дома по ночам натихаря слушает, на какие митинги ходит и с кем по комму треплется, а также где она раньше была и в каком флоте служила? С флотом, впрочем, вышла под конец накладочка: хмырь какой-то после занятий принялся в холле распинаться, как, мол, просрали наши вояки весь Альянс, а теперь повыходили все в отставку и сидят на задницах, как будто ничего отечеству и не должны были... Эйлин как услышала — мигом в холл вылетела и врезала хмырю тому в челюсть, да еще и обложила таким спартанским загибом, что ковер бы покраснел, кабы и так красный не был. А врезала хорошо, армейскую-то подготовку — ее не пропьешь. И драки в Паучьем переулке, из которых в пятнадцать еще целой выходить удавалось, тоже никуда не денешь... Поделом, в общем, козлу. Директор клуба, правда, объяснений слушать не стал: хоть сто раз поделом, а катись отсюда колбаской, коли сдерживать себя не умеешь, а то сама еще влипнешь, дура, и меня подставишь... Ну и шел бы он к хую на именины, работу и другую найти можно.
Другую работу Эйлин найти не успела. Через пару дней после увольнения по городу покатился слух, что арестовали не кого иного, как адмирала Яна. Имперцы или свои — сплетни были разные, но кто бы это ни сделал — охуели сего числа, суки такие! Нашли кого! Впрочем, нашли, что верно, то верно, бояться им есть чего, пока адмирал жив. А могли и нарочно дезу пустить, чтоб все думали, что арестовали, а на самом деле... На самом деле лучше прокатиться кой к кому, хоть и через полгорода: если уж что, то старый друг всё первый узнает.
Райнер Блюмхарт оказался занят тем, что укладывал в облезлый рюкзак камуфляжную форму. В отличие от рюкзака, не такую уж и облезлую. А дело-то, по ходу, тем еще ракетным топливом пахнет...
Выслушав краткое объяснение того, что творится, Эйлин даже ругаться не стала. Хмыкнула и сказала:
— Ну чего, мужики, если что — я с вами.
Райнер как стоял с амуницией какой-то в руках, так и застыл на месте.
— Ты что? Ты же в университет поступать собиралась...
— Ебанулся, Блюмхарт? Вы, значит, Рейху люлей вешать, а я тут сиднем сидеть, пока вас убивать будут?!
— Ну убивать — это ты хватила. Нас так легко не возьмешь.
— Это да. А «валькирий» кому сбивать? Желторотиков со всей галактики наберете?
— Не только, но... А папа твой как же?
— Зато в глаза ему смотреть не стыдно будет — за него, чай, в драку лезу, а не Рейху его и всех остальных с потрохами скармливаю!
— За него, значит? А говорила — ради трепачей в телевизоре на убой всех гонят, зад, мол, за них и то поднять лень...
Ишь ты, где оно всплыло! Когда еще разговор этот был, а он помнит. И еще ехидничать, зараза, научился!
— Да пошли эти трепачи... цум тойфель! Я что, по-твоему, такая же коза необстрелянная, как в академии была? Отличу, чай, теперь, где хуи при галстуках, а где — люди!
— А другая бы на твоем месте всё-таки учиться пошла... — и улыбается одними глазищами.
— А другой бы на твоем месте не отговаривал! Сам знаешь, зачем прошусь.
— Так что, выходит, вправду есть такая профессия — Родину защищать?
— Выходит, есть. Куда ж от нее денешься.
— Ладно, капитан Кэллаган, — расхохотался Райнер, — твоя взяла. На операцию мы тебя, конечно, брать не будем, это наше дело, розенриттерское, а вот явки и пароли кой-какие держи. На ближайшее будущее. Когда — знать дадим. И можешь еще отыскать тут по городу, кто из ваших остался... кому сама доверяешь.
Эйлин сунула бумажку с явками-паролями в потайной карман и понеслась к стоянке автотакси. А по дороге домой почему-то думала, что завтра в доме у знаменитого профессора Тагавы как пить дать будет нехилая разборка с тыканьем пальцами в портрет ихнего прапра, и придется профессору в очередной раз потерпеть, что единственный сыночек форму старую из шкафа вытянет и свалит к чёрту на рога. А что поделать — такая профессия...
***
В раю, говорят, климат, зато на Изерлоне компания хорошая: все как есть психи ненормальные! Кто сдаться хотел, сдались уже давно, кто не сдался - те при Марр-Адетте полегли вместе со стариком Бьюкоком... А эти ишь — крепость у Рейха обратно отжали, окопались в ней и дули оттуда крутят: давай, кайзер, завоюй Вселенную, долго еще будешь воевать, покуда мы живы! Нету, говоришь, Альянса свободных планет, вышел весь? Хуй тебе, величество сопливое, мы еще всем покажем!
Даже, кажется, получается чего-то показать. Сколько их в коридор приперлось, имперцев? А вот где встали, там и сели, нас просто так не отымеешь, хоть мы нерегулярные, хоть к независимой республике Эль-Фасиль приписаны! Три дня взнуздать нас пытались — и что, вышло хоть что-то? Умели бы, давно б Изерлон еще раз себе захапали. Как знамя переходящее. Нет же, не совсем Лоэнграмм ихний головой ударенный — понял, что ничего ему тут силой взять не светит. На переговоры пригласил. Вот адмирал Ян теперь с ним и поговорит...
Не поговорил.
Вести, которые Юлиан Минц привез, всех по голове обухом шарахнули. На несколько дней притих Изерлон, как ушибло: кто по коридорам бродит без цели, кто в каюте заперся и горе виски заливать... Да такое даже горем назвать нельзя — больше это, чем горе. Это все равно что в каждого, кто в крепости, из-за угла стрельнули. И убили — вместе с добродушным Ромски, с толстяком Патричевым... Вместе с Райнером Блюмхартом, не будь которого — и Эйлин Кэллаган бы здесь не было. Теперь вот она здесь, живая, а Райнера с остальными в стеклянных гробах на Изерлон привезли. А без адмирала Яна и вовсе куда деваться? Это даже не голову всем срубили, это всё равно что в бою знамя упало.
Только если знамя падает, его подхватывать надо, даром что есть кому. А если даже и некому, так тем более один выход — всем вместе взяться. Иначе выйдет, что зря всё было, что впустую люди погибали — и те, кто на «Леде» был, тоже впустую... Сейчас, как же! Изерлонцы вам не какие-нибудь, кто жив остался — тот и дело делать останется, которое погибшие не закончили!
Когда адмирал Мураи покидает крепость, прихватив с собой всех желающих, Эйлин в ответ на такое предложение ни к чьей матушке никого не шлет только потому, что адмирала Мураи очень уважает и знает, что свое у него задание. Но кому как, а ей с поля боя съебываться — никуда не годится. Профессия не дает.
Без адмирала Яна тоже приходится справляться — и все справляются. И Юлиан командиром хорошим оказался, откуда что взялось! Понятно, конечно, откуда, адмирал дурака не воспитает. И миссис Ян справляется — а уж если она после такого держится, куда остальным-то деваться? Вот все и делают, что должны. Кто на борту, кто в штабе, кто в снабжении... Каждому место найдется. Если, конечно, у этого каждого крыша в нужную сторону улетела, так, чтоб без оглядки драться тут — и силы на это брать незнамо из чего...
Из прихоти и пижонства, как конопатый вице-адмирал Аттенборо говорит? Пожалуй, что так. Крепость воюющую к Новому году мишурой по всем углам разукрашивать — это только из пижонства и можно! И в платье до полу влезть — только из прихоти, потому, что складские где-то эти платья откопали, от старых времен оставшиеся, что бы и не примерить? И только по дури веселой можно чокаться с Попланом так, чтоб рюмки звенели, будто разбиться хотят, и напиться в кои веки — нет, не вовсе до бесчувствия, какой же пилот в дугу надирается, — а так, чтоб просто легко и весело стало, чтоб анекдоты похабные травить и хохотать над ними, и очередную дразнилку про кайзера выдумывать — такую, что уши бы в трубочку у того кайзера свернулись. И на портрет адмирала Яна искоса поглядывать — эк же нарисовали, откуда ни подойди, а он всё на тебя смотрит и улыбается.
А потом с генералом Шёнкопфом завалиться в его каюту и забыть обо всём — потому как с ним иначе не бывает. Что б ни мололи там ребята, что поганец он средних лет, бабник несусветный и всё равно ему, кого ебать, лишь бы рыжая, — а Эйлин уж точно знает, что генерал всех своих рыжих на самом деле любит. И не рыжих тоже. И ревновать его ни к чему, разве товарищей боевых ревнуют? Боевую дружбу ревностью не испортишь. С другом, с ним и в койке хорошо...
А утром встать, умыться и за дела снова — имперцы-то не дремлют, им эта крепость поперек горла как стояла, так и стоит... Спятили, говорите? Мальчишка-лейтенант обороной командует? Хорош же ты вояка, кайзер белобрысый, если твоя армия горстку сумасшедших с мальчишкой во главе усмирить не может. И не усмирит — очень уж мы дом свой любим, хоть он и размером с гулькин нос. И стоять за него будем — профессия у нас такая! И даже Новый год праздновать будем — а как же не праздновать? Ведь еще год прожили. И еще поживем!
***
Всякие сражения Эйлин Кэллаган видала, и большие, и малые. Но по сравнению с тем, что сейчас сделать надо, и Вермиллион меркнет, и то, как тогда за коридор дрались. Потому что если сейчас не всыпать Рейху как следует, то вовсе ничего хорошего потом не будет. Бывают решающие сражения, бывают генеральные, а это — последнее. Или отвоюем себе свободу, или ни хуя нам гнутого! Давайте, народ, по машинам. Что значит «пацанов не брать», а, Тагава? Сам, можно подумать, старый хрыч с бородой! Нет у нас пацанов, все боевые волки. Вон и Поплан уже команду отдает — на взлет, ребята! Поехали!
В который раз — счет на мгновения, скорость бешеная, ритм как в чёртовом танце, в наушниках — «прикрой!», и прикрываешь, а потом прикрывают тебя, и «валькирии» одна за другой летят, и взрываются одна за другой — везет сегодня нашим, ух как везет, еще бы не повезло, когда вся жизнь этим боем решается!
— Ребята, будем жить! — кричит Эйлин в эфир, и кажется ей, что целый хор голосов кличу ее отзывается. Если бы прислушалась она, всех бы друзей павших в этом хоре различила: и Райнера Блюмхарта, и адмирала Яна, и майора Конева, и Ингу Фрайберг, и Волка-картежника, и кого-то из близнецов Миллеров, мать родная их разберет, кто Чак, а кто Райли... Но успеешь тут прислушаться: лазерный луч быстро до цели долетает. Вспышка — и нет ничего...
— Будем жить, командир, — бормочет в сторону Норио Тагава, глядя на пустой отсек рядом со своей машиной.
А полковник Поплан вовсе не говорит ничего — только смотрит, как вернувшиеся садятся, и думает, что славно ребята сегодня поработали. Всего шесть машин на базу не вернулось. Жаль людей, конечно, но горевать некогда — работы у живых еще валом.
А Вальтер фон Шёнкопф, глядя на то, как на мониторе появляется еще одна фамилия, только роняет веско:
— И за это мы Рейху тоже звезды дадим.
Герои истории, которую вы только что прочитали
Осторожно, спойлеры!
Осторожно, спойлеры!
Союз Свободных Планет
Райнер Блюмхарт
Офицер десантного полка розенриттеров, состоящего из эмигрантов и детей эмигрантов из Рейха. Просто хороший человек и симпатичный парень.
Офицер десантного полка розенриттеров, состоящего из эмигрантов и детей эмигрантов из Рейха. Просто хороший человек и симпатичный парень.
Оливер Поплан
Пилот-истребитель, командир эскадрильи "спартанцев" в составе 13-го флота Союза свободных планет. Лучший друг Ивана Конева, возмутитель спокойствия и большой любитель женщин. Вечно выдвигает дурацкие идеи, но на самом деле умный и тонкий человек.
Пилот-истребитель, командир эскадрильи "спартанцев" в составе 13-го флота Союза свободных планет. Лучший друг Ивана Конева, возмутитель спокойствия и большой любитель женщин. Вечно выдвигает дурацкие идеи, но на самом деле умный и тонкий человек.
Вальтер фон Шёнкопф
Розенриттер, сын эмигранта из Рейха. Тринадцатый командир полка "Рыцари Розы", впоследствии командующий обороной Изерлона, бригадный генерал. Великолепный боец и известный донжуан.
Розенриттер, сын эмигранта из Рейха. Тринадцатый командир полка "Рыцари Розы", впоследствии командующий обороной Изерлона, бригадный генерал. Великолепный боец и известный донжуан.
.
/>
