Забыла повесить. Сие - is love!

@темы: Великое Кольцо

---

О талантах наших адмиралов)))

19.09.2013 в 15:57

Пишет  NikaDimm:

Оно само! Я не хотела
Собственно, речь была о Кавамуре и его прекрасном голосе. Но Кавамура ещё и Ян, так что вот:

Пишет  NikaDimm:

19.09.2013 в 15:55

- Биттенфельд! Сколько лет уже мы воюем с Яном Вэньли? И вы опять попались на его уловку?!
- Но, ваше величество, в этот раз он применил совсем запрещённый приём!
- Да? И что на этот раз? Построение "Змея, кусающая свой хвост"? Флот из беспилотников? Притворился, что отступает?
- Он... Он запел! - голос Биттенфельда дрожал от возмущения. - Запел! И половина команды моего флагмана сидела и слушала с такими лицами, как будто у них размягчение мозга!
Райнхард посмотрел так пристально, как будто правда была написана на лице Биттенфельда, но очень мелкими буквами. Тот залился краской так, что даже ярко-рыжие волосы побледнели на фоне лица, багряного от стыда.
- И я тоже... слушал... - выдавил из себя Биттенфельд.
Райнхард не выдержал и расхохотался - звонко, по-мальчишески:
- Ну этот Ян Вэньли! И что же он вам пел, неужели своё знаменитое "яре-яре"? Ладно, Биттенфельд! Я знаю, как защитить от таких штучек своего храброго адмирала. Завтра пойдёте со мной в оперу! Считайте это за тренировку в условиях, близких к боевым.

Сорри, не сдержалась

URL комментария

@темы: ЛогГ

---

Зарядка для хвоста

Дано: мини на 2 тысячи слов.
Задача: за 2 дня превратить в макси на 15 тысяч слов. Да ещё с иллюстративным материалом.
Как? Хз.

---

Ещё раз - спасибо.

Команда, я вас люблю! И ещё раз - простите меня. Вчера было полное безумие.

@темы: ФБ 2013, Моя Москва

---

И Златоглавая.

17.09.2013 в 23:59

Пишет  fandom Moskva 2013:

fandom Moskva 2013: Level 3. Бонус. (11)

Название: Новая Москва Автор: fandom Moskva 2014 Форма: демотиваторы Персонажи/Пейринг: Москва, ее друзья и соперники Размер: сет, 5 шт. Рейтинг: R Предупреждения: БДСМ Название: Московские достижения Форма: ачивки Персонажи/Пейринг: любители, нелюбители и профессионалы Москвы на ФБ Размер: сет, 6 шт. Рейтинг: R Предупреждения: обсценная лексика, черноватый юмор

@темы: ФБ, ФБ 2013, Моя Москва

---

Поехали!

17.09.2013 в 20:55

Пишет  fandom L0GH 2013:

fandom LoGH 2013 - Уровень 3 - Бонус (15 работ)

.

Название: Легенда и рейтинг

---

Автор: fandom L0GH 2013
Форма: демотиваторы
Рейтинг: R — NC-17
Количество: 15 штук

Он не дошел до третьего уровня:



И этот тоже:



А они дошли:




















Настоящий мужчина?

.

Если у вас планшет или смартфон, то эта ссылка для вас

@темы: ФБ, ЛогГ, ФБ 2013

---

Вот аноны-то не порадуются)

Не ходите, дети, в Африкуаноны, в Китай гулять!

10.09.2013 в 10:29

Пишет  BabyDi:

надо бы перенять сей передовой опыт
Пишет  _FOTINA:

В Китае будут сажать за вранье в Интернете

В Китае вступил в силу закон, предусматривающий уголовное наказание вплоть до лишения свободы за распространение в Интернете слухов и сведений, не соответствующих действительности. Об этом 9 сентября сообщает Reuters.
Новый закон позволяет привлекать граждан к ответственности за клевету в случае, если озвученная ими информация получает широкое распространение в Сети. Так, автора ложного сообщения, получившего более 500 репостов, можно будет приговорить к трем годам лишения свободы, пишет Agence France-Presse. Тюремные сроки предусмотрены также для авторов сообщений, собравших более пяти тысяч просмотров.
Представители китайских властей объяснили появление нового закона реакцией общества на «безответственные слухи», которые распространяются в Сети. Как отметили чиновники, объекты таких сообщений часто переживают «духовные терзания».
В течение последних недель за распространение ложной информации в Сети были допрошены несколько сот человек, часть из которых были впоследствии помещены под стражу.
Одним из самых громких дел стало задержание 27 человек в городе Ухань. В связи с их поимкой было объявлено, что городская полиция «пресекла деятельность преступной группы, распространявшей слухи в Сети».

http://www.reuters.com

@темы: Абырвалг

---

Нет, товарищи!

ЧСВ человеку надо иногда гладить и почёсывать за ушками. Тогда он добреет)))

@темы: Олья подрида

---

Фотка нонешняя

@темы: Люди идут по свету

---

Ну ж был денёк!

Этот чёртов дождь лил как из ведра! Но День туризма всё равно не остался неотмеченным как положено!

@темы: Люди идут по свету, Престольные праздники

---

Александра Моисеевича поддержу всегда!

11.09.2013 в 22:35

Пишет  prokhozhyj:

Опровержение от А.М. Городницкого
 
      А вот это стоит распространить. Хотя бы просто из уважения к человеку, которого пакостно подставили. Цитирую отсюда.

      Дорогие коллеги!

      Некоторое время назад телеканалом РЕН-ТВ был показан фильм "Диагностика РАН". По просьбе А.М. Городницкого, слова которого в этом фильме были искажены и вырваны из контекста, пересылаем Вам его письмо.

      С уважением,
      Оргкомитет Конференции научных работников РАН.

      Научным сотрудникам РАН от профессора Городницкого А.М.

      Уважаемые коллеги!

      Обращаюсь к Вам с этим письмом в связи с незаконным использованием интервью со мной в лживом и клеветническом фильме РЕН-ТВ "Диагностика РАН", изготовленном по явному заказу для очернения РАН.
      Из этого интервью, посвященного подводным исследованиям в Северной Атлантике на НИС "Витязь", были искусственно вырваны отдельные фразы, использованные в совершенно ином контексте, к которому я никакого отношения не имею и не могу иметь. В равной степени это относится к разговору об аренде судов, где речь шла о бедственном финансовом положении РАН, и, в частности, Института океанологии, которому власти не дают бюджетных денег для содержания научных судов. Чтобы обеспечить их содержание и использование в экспедициях мы вынуждены сдавать их в аренду. Все это было вырезано и переведено с больной головы на здоровую самым подлым и неожиданным для меня образом.
      Нетрудно предположить, что и другие эпизоды этого клеветнического и лживого фильма были сфабрикованы таким же нечестным путем и не соответствуют реальной действительности. Что касается моей настоящей позиции по отношению к реформе РАН, то она четко и однозначно изложена в моем выступлении на конференции сотрудников РАН 29.08.2013, а также в моем интервью в "Газете-РУ". Я заявляю решительный протест против злонамеренного искажения моего интервью и использования моего имени в этом клеветническом фильме. Налицо грубейшее нарушение элементарной журналистской этики, где текст интервью и его контекст должны сверяться с автором.

      С глубоким и неизменным уважением
      А. М. Городницкий.
      10.09.2013.

      Upd.: упомянутое интервью 'Газете.ру'.

 

@темы: Обалдев сего числа..., Александр Городницкий

---

Новые ПЧ!

 Hikari1971,  Госпожа Удача, прошу!

Что привело вас в Очень Странное Место?

@темы: "В моём поле зренья появляется новый объект!"

---

Сегодня

открыли сезон ЧГК, сыграли "Монос вызга". Весело и приятно.

@темы: Олья подрида, Знаточьё-моё

---

Ещё про ФБ

А Москва решила воспользоваться правом на один пропуск. Такое бывает. Всё-таки фб - всего лишь маленькая часть нашей жизни)

@темы: ФБ 2013

---

Советская фантастика выложилась

13.09.2013 в 23:16

Пишет [J]fandom Soviet Science Fiction 2013[/J]:

fandom Soviet Science Fiction 2013. Level 3. Миди. Часть 1

| Скачать в doc | Скачать в fb2 | | Читать на АО3 | Название: Последние людоеды Автор: [L]fandom Soviet Science Fiction 2013[/L] Бета: [L]fandom Soviet Science Fiction 2013[/L] Размер: миди, 6 127 слов Канон: Кир Булычев, "Последняя война" Пейринг/Персонажи: Бессмертный/Ранмакан, Девкали, мельком Павлыш Категория: слэш Жанр: драма Рейтинг: R Краткое содержание: Преканон. Лигонская держава готовится к войне. Война ломает судьбы, но она же дает пропитание падальщикам и людоедам. Примечание/Предупреждения: Упоминание пыток, сомнительное согласие, каноническая смерть персонажей Для голосования: #. fandom Soviet Science Fiction 2013 - работа "Последние людоеды" По ночам пропитанный влагой и копотью воздух Манве прочерчивало наискось лезвие прожектора. У световой пушки не хватало мощности взрезать низкие облака, луч упирался в них и высвечивал мохнатый подшерсток неба. Тугие жгуты облаков перекручивались подобно мокрым полотенцам и быстро неслись в сторону моря. Двум девушкам, работницам порта, которых Ранмакан провожал из визора, вечно движущийся луч в сером небе даже казался красивым. Одна из девушек всю дорогу жаловалась на холод, поводила худенькими плечами и поглядывала на Ранмакана, но он так промерз во время дневной погрузки, что пожалел отдавать ей куртку. Наверное поэтому она не позвала его с собой, хотя помялась у двери какое-то время. Ранмакан хотел, чтобы она пригласила его домой и напоила чем-нибудь горячим. Но потом вспомнил, что завтра ему снова на смену, а девушка живет слишком далеко от доков, так что он бы наверняка опоздал. Он вежливо попрощался и ушел, и она осталась стоять на пороге своего дома, глядя ему в спину. Ранмакан шел по самым освещенным улицам, зябко передергивая плечами. В Лигоне его однажды ограбили прямо в жилом районе, отняли пальто и витой браслет, и теперь он всегда оглядывался, если слышал за спиной торопливые шаги. Однако человек, который догонял его, не таился. Он вышагивал дробно и гордо, стараясь печатать шаг. Но он не был военным, и походка его виляла, поэтому даже в красивой форме с кантами он оставался сыном лавочника, а не солдатом. — Эй, Ранмакан, постой! — ласково позвал он. И Ранмакан остановился, чуть согнувшись в подобии поклона: — Здравствуй, господин Бессмертный. — К драконам господ, мы же с тобой друзья! — воскликнул Бессмертный, водянисто-голубые глаза его смеялись. Бессмертный был похож на мальчишку со своим курносым носом и россыпью веснушек на круглом лице. Он делал все, чтобы выглядеть значительнее, отрастил длинные волосы, закрывавшие оттопыренные уши, носил исключительно форму добровольных отрядов защиты, но все равно казалось, что это школьник, удравший с уроков и переодевшийся в китель старшего брата. Однако при виде его не хотелось смеяться. Тот, кто смеялся над Бессмертным, очень быстро пропадал. Поэтому Ранмакан предпочитал каждый раз кланяться при встрече. В то, что они друзья, Ранмакан не верил. У Бессмертного не было друзей. — Видел тебя с девочкой, - продолжал тем временем Бессмертный. — Хорошенькая! Почему не остался? — Завтра на работу, — тихо ответил Ранмакан, и Бессмертный заржал: — Ну и что? Разве же это повод, чтобы не развлечься с хорошенькой девочкой? Хотя… знаешь что, друг, - он подхватил Ранмакана под руку и зашагал рядом. Он был немного ниже, поэтому Ранмакан видел розовый пробор в его пшеничного цвета волосах, — может, ты и прав. Кто знает, благонадежна ли она, а тебе нужно думать о будущем. Может, со временем тебе позволят жениться на девушке из седьмого чиновничьего разряда, и ваши дети тоже перейдут в седьмой разряд. У Ранмакана перехватило дыхание: — Я даже надеяться не смею, господин Бессмертный… — Да брось! — тот похлопал его по руке. — Что не сделает Бессмертный ради такого друга! Похлопочу о тебе, ты же меня знаешь, — в этот раз он не попросил забыть о «господах», значит, Ранмакан все делал правильно. — Что я могу для вас… — Ну погоди ты! Не здесь, — весело сощурился Бессмертный. — Разговор деликатный. Заглянем в «Трезара»? Ранмакан кивнул, хотя «Трезар» был очень дорогим заведением, не по карману Ранмакану. Там подавали сладкие напитки, играли музыканты и пела стройная женщина в длинном серебристом платье, Ранмакан видел ее однажды через широкое оконное стекло первого этажа. Бессмертный жестом велел следовать за ним, и Ранмакан послушно засеменил следом, стараясь сутулиться как можно больше, чтобы их разница в росте совсем не бросалась в глаза. Над входной дверью щерил два ряда острых зубов бронзовый трезар. Внутри слышалась музыка и перемещались в танце веселые пары. Охранник жевал жвачку и благодушно кивнул Бессмертному; не поклонился, он видел публику и почище, чем представитель отряда охраны Разумности из пятого чиновничьего разряда. Но кивнул, потому что знал его и потому, что чувствовал: Бессмертный – сила, а те бездельники классом выше, что танцуют за окнами, — нет. Знал это и Ранмакан. Он очень хотел услужить Бессмертному и даже чуть было не пододвинул ему стул, как какой-нибудь девушке, но вовремя спохватился. Бессмертный, по-хозяйски уверенный, выбрал столик у окна, расставил локти и добродушно улыбнулся Ранмакану. — Не приходилось бывать в подобных заведениях, правда? — Я стараюсь жить по средствам, — сказал Ранмакан, и очень удивился, когда Бессмертный захохотал. А тот смеялся, заливисто, как мальчишка: — И неужели ты… — начал он, доставая из кармана измятую упаковку, — неужели ты не хотел бы жить лучше? Жвачку? — Да, пожалуйста. Ранмакана бросало то в жар, то в холод, так что, когда он брал из пачки жвачку, отличную, марочную жвачку хорошей фирмы и такого сорта, каких жевать ему еще не приходилось, все четыре пальца у него мелко подрагивали. Бессмертный тоже бросил жвачку в рот. — Ну так что же, Ранмакан? — Я всем доволен! — выпалил он чересчур поспешно, что привело к новому взрыву заливистого смеха. — И поэтому ты участвовал в забастовке? Сердце Ранмакана ушло в пятки. — Это было по глупости, меня подбили на это старшие товарищи. Если хотите, господин Бессмертный, я назову имена, хотя их почти всех и так уже арестовали и увезли. Я больше ни при каких обстоятельствах… — Ну все, тише-тише… — Бессмертный перегнулся через стол и похлопал Ранмакана по плечу, как несмышленого малыша, который испугался дракона из-под кровати. — Мы оба знаем, что ты верен Правительству Разумных, а оступился по глупости… Закажешь что-нибудь? Рядом с их столиком остановился подобострастный официант, совершенно синий из-за приглушенного неживого света, который царил в «Трезаре». Только сцену и немного пространства перед ней освещали медовые и красноватые лампы, и музыканты, сидевшие на жестких стульях по бокам от танцплощадки, казались отлитыми из бронзы, как памятники Разумным. Ранмакан заказал чашечку воды, и официант презрительно хмыкнул. Зато Бессмертный не поскупился. Ранмакан представил, как заурчит в животе, когда соседу принесут отбивную и фрукты, и решил, что выпьет свою воду — и сразу же уйдет. — Я хочу, чтобы ты помог мне. Официант, виляя всем телом, удалился; Бессмертный остался сидеть в той же позе, но он словно весь подобрался, и голубые глаза зажглись нехорошим огнем, поэтому Ранмакан почувствовал, что начинается настоящий разговор. — Я… с радостью, господин Бессмертный… О дружбе речь уже не шла, и оставить «господина» его больше не просили. — Ты же понимаешь, - вкрадчиво сказал Бессмертный и сплюнул на пол, — что, если ты хочешь устроить свою судьбу, о твоем участии в забастовке должны забыть как можно больше людей. — Я… никогда не думал, что это… — А надо было думать. Надо, Ранмакан. Времена сейчас неспокойные, и каждый, кто не с нами… — Я потом, когда зачинщиков арестовали, ходил со всеми бросать в них камни. Меня многие видели! — в отчаянии промямлил Ранмакан. Бессмертный совсем перепугал его, каждый удар сердца ощущался как болезненный толчок в горле. От этого в горле першило, так что, когда официант принес воду, Ранмакан выпил ее залпом и даже не почувствовал вкуса. Бессмертный смотрел на него с жалостью. — Знаешь учителя Паона? — спросил он. Ранмакан кивнул. Вкус воды у него во рту смешался со вкусом жвачки, было очень противно, но сплюнуть на пол он не решался. — Очень хорошо. Ты пойдешь к учителю Паону и скажешь, что любишь читать книги. Будешь брать их домой и читать. А если учитель намекнет, что ты можешь быть полезен, то вопросов лишних не задавай, выполняй, что бы он ни сказал, и обо всем доноси мне… А при случае обмолвись, что недоволен Правительством и своим заработком. — Я… всем доволен, — повторил Ранмакан в отчаянии. Отвратительная жижа не хотела проглатываться и разъедала ему рот. — Идиот, — сказал Бессмертный очень ласково и зачем-то погладил пальцы Ранмакана. Бессмертный вообще любил прикасаться ко всему, не только к Ранмакану. Во время разговора он гладил и перекатывал свой стакан, проводил подушечками пальцев по глубокого красного цвета скатерти, ерошил свои густые волосы и даже касался эполета с символикой Солнца на правом плече. — Дурак. Это метод борьбы с врагами. И Ранмакана отпустило. Сердце перестало вырываться из груди и даже тошнота прошла. Он сумел справиться со смущением и сплюнул жвачку прямо себе под ноги. Добродушно рассмеялся Бессмертный, и никто не подскочил к Ранмакану, не обозвал его невежей и не вытолкал из заведения. Все же «Трезар» оказался не таким уж страшным местом, каким он представлялся Ранмакану. Он даже подумал, что неплохо было бы заказать здесь немного сладкого сока. На мысли о жарком он все еще не решался. — Ну так что? — спросил у него Бессмертный. На сцену вышла девушка в серебристом платье, и из-за света или из-за того, что была теперь совсем близко от Ранмакана, не отделенная от него стеклом, она показалась ему очень старой, а еще — похожей на прачку-пьи, которая жила в порту и мыла за медяшки грязные робы грузчиков. — Я, конечно же, пойду к учителю Паону, если так нужно для дела, — промямлил Ранмакан. И Бессмертный, лучисто улыбнувшись, похлопал его по щеке. — Что ты сказал ему? Что ты ему сказал?! — вопил Бессметный. Его голос, обычно низкий и уверенный, срывался в булькающий фальцет. Ранмакан никогда не видел его в таком гневе. Он жался к двери, но не смел бежать, и только смотрел, как с покрасневшего лица Бессмертного пропадают веснушки, а пробор наливается алым. — Я сказал, — хрипло повторил Ранмакан, он едва не плакал, — что эта книжка против правительства… Ведь я же ее не читал! Мне бы и в голову не взбрело такое читать. — А это оказалась хрестоматия для отрядов охраны Разумности, — уточнил Бессмертный то, что ему и так уже было известно. Ранмакан повторял свою историю второй раз подряд. В первый раз Бессмертный побледнел от злости, а вот теперь заливался краской. Он прошелся по своему кабинету — маленькой подсобке на самой окраине Манве, — вернул на место стул, который он опрокинул в припадке бешенства, и сказал уже совершенно спокойно, от чего Ранмакану стало еще страшнее: — Безмозглый дурак. Таким, как ты, не место в седьмом чиновничьем разряде. Ранмакан сжался в комочек. Что он мог ответить? Бессмертный подошел к Ранмакану вплотную. От него пахло жвачкой, ароматным мылом, настойкой водяного ореха и морем. Он толкнул Ранмакана в грудь. — Хорошо, что ты просто безмозглый дурак, иначе я бы разделал тебя, как тушу в мясной лавке. Катись отсюда. Ну! — Господин Бессмертный! — ослабевшего Ранмакана повело, и он чуть было не повалился Бессмертному в ноги. Он бы и повалился, но у Бессмертного были тяжелые, подкованные железом сапоги, и Ранмакан уже видел, как тот крушит стулья от злости. Он чувствовал, что злость Бессмертного еще не утихла, и точно так же он прошелся бы и по костям Ранмакана, покажи тот слабость. — Пропади ты пропадом! Убирайся! — Господин Бессмертный! — Ранмакан вцепился в его руку, крупную, покрытую веснушками, и прижался губами к холмику над длинным пальцем. — Я все для вас сделаю… Я глупость сказал, но ведь учителя Паона все равно увели! — Арестовали, да, — поджал губы Бессмертный, не отталкивая Ранмакана. — Сделают операцию и отправят на урановые рудники. Он простолюдин, с ним церемониться не будут… Он глубоко вздохнул, и его напряженная рука, которую Ранмакан держал двумя своими, расслабилась и обмякла. Только тогда Ранмакан осознал, что стоит на коленях, в униженной и покорной позе, и его пальто испачкалось оттого, что при входе в кабинет никто не вытирал от грязи сапоги. Он нагнулся еще ниже, так что ладонь Бессмертного по инерции легла ему на голову. — Дайте мне еще шанс, господин Бессмертный… — Ах ты, слизняк, — произнес тот высоко над Ранмаканом. Это звучало нежно, до того нежно, что у Ранмакана затряслись поджилки. А потом его медленно и словно бы нехотя погладили по голове. Бессмертный размышлял. Дыхание его участилось, словно Ранмакан предлагал ему какую-то очень соблазнительную возможность, но нужно было быть осторожным, не продешевить и не упустить всей выгоды. Бессмертный прежде всего был сыном лавочника — и свою выгоду понимал очень хорошо. Но и выжидать слишком долго тоже было нельзя. У Ранмакана уже начинали болеть колени, и он был в отчаянии, а это плохо влияет на людей его породы. Слишком агрессивными они становятся, когда им кажется, что нечего терять. Поэтому Бессмертный сказал: — Пожалуй, я смогу кое-что для тебя сделать, дружище, — и Ранмакан еще ниже наклонил голову. — Мы просто будем встречаться и болтать иногда. А если ты передашь мне несколько слушков из порта: кто якшается с пьи, кто перевозит товар, не глядя в накладную, я подумаю, чтобы познакомить тебя с какой-нибудь барышней из седьмого разряда. Я знаю много барышень! — он хохотнул. Ранмакан поднял на него глаза и, еще не веря, что все обошлось, облизнул пересохшие губы. — Спасибо, господин Бессмертный, — сказал он. А тот похлопал его по шее. Совсем как какое-нибудь ездовое животное. И Ранмакан покорно принял ласку. Они встречались в полуподвале, уже другом: никаких плакатов с кричащими солдатами Разумности на стенах, никаких листовок, ни стола, ни стула. Голый бетон и продавленный диван в уголке. Бессмертный больше не водил его в «Трезара» — и Ранмакан был счастлив, что их не видят вместе, хотя иногда с тоской вспоминал красные скатерти, теплый свет рампы и серебристое платье неизвестной певицы. Когда в порту накрыли группу подпольщиков, Ранмакан разболелся и не вышел на работу. Он пропустил целый день, и старший таможенный инспектор потом орал на него и даже замахнулся палкой. Но это было лучше, чем смотреть на то, как уводят подпольщиков. Среди них была подружка той девушки, которую Ранмакан провожал из визора, совсем молоденькая, голенастая, похожая на встрепанную птичку. Ранмакан с благодарностью думал о Бессмертном. Тот вовремя осадил его. Не зря заговорил о благонадежности. Загляни Ранмакан тогда в гости к девушке, кто знает, как все обернулось. Но ему все равно было страшно. Лежа в своей тесной постели, на которой не вытянешься в полный рост, он замирал от каждого шороха и все ждал, когда же в окно, раскалывая стекла, полетят камни и зажженные бутылки, а внизу начнут кричать «Предатель!» и «Подлец!». Однако никто не догадался, кто выдал место тайных встреч подпольной группы. Никто даже не посмотрел в сторону Ранмакана, когда в обеденный час счетоводы и переписчицы обсуждали произошедшее. Он вздохнул с облегчением, хотя все равно вздрагивал от каждого стука в окно или громких шагов за дверью. Бессмертный требовал приходить, только когда Ранмакан узнавал что-то действительно важное.Он становился озлобленнее и крикливее, мог даже толкнуть Ранмакана в плечо или проехаться по уху рукой в форменной кожаной перчатке. И, несмотря на всю свою форму и пистолет под мундиром, который Ранмакан углядел в одну из встреч (углядел — и перепугался, и потом еще целую ночь придумывал, как убежит от Бессмертного в Лигон и разыщет давно осевшего там брата, но к утру успокоился и раздумал), Бессмертный становился все больше похож на потасканную базарную торговку. Если бы не пистолет, Ранмакану он даже иногда казался бы смешным. Но он продолжал приходить, когда разузнавал что-то действительно важное. И однажды он ухитрился даже порадовать Бессмертного. Это случилось, когда Ранмакан разнюхал, что в порт должен прибыть китобой, заходивший для ремонта в доки Плонги. Ничего необычного в этом не было, только вот погрузочные документы у китобоя никак не сходились. В Плонге ничего, кроме воды и двух сотен тушек птицы не должны были поднять на борт, однако погрузка продолжалась до самого вечера, даже ночью. И пустовавшие прежде трюмы были полны на треть. Бессмертный выслушал Ранмакана так внимательно, как не слушал никогда. Он не издал ни звука за все то время, что Ранмакан скомканно рассказывал о китобое и ночной погрузке. Только челюсти двигались, пережевывая жвачку. Потом потянулся к Ранмакану: тот все время соблюдал дистанцию и отсаживался от него на расстояние вытянутой руки. И похлопал его по плечу. — Ты хороший осведомитель, Ранмакан. Провокатора из тебя не вышло, но слухач ты хороший. Ранмакан вздохнул успокоенно. Хотелось спросить об обещанных знакомствах и связях, которые сулил ему Бессмертный. А отблагодарил только талоном на покупку теплой зимней куртки, проданной по дешевке кухонной плитой и десятком блоков хорошей жвачки, которую Ранмакан жевал сам и продавал из-под полы: очень осторожно, рассказывая, что это нашедшийся недавно брат прислал из Лигона. — Думаю, китобой тут уже ждут, — с веселой улыбочкой бросил Бессмертный. — И мы тоже сядем в засаде и станем ждать. И, когда дождемся, мы всех их прижмем к ногтю! Он поднялся и прошелся по комнатушке, щелкая суставами каждого из четырех пальцев по очереди. Ранмакан следил за ним и в какой-то момент не удержался: — А что это за груз? Оружие, да? Бомбы? Он спросил это — и сам испугался своего голоса, громкого и хриплого. — Это книги, — уронил Бессмертный презрительно. Ранмакан поразился: — Книги? Столько? Да кто их будет читать? — Уж не такие надежные ребята, как ты, — сказал Бессмертный — и подсел совсем близко к Ранмакану. Тот и отодвинулся бы, но было некуда. — Мы давно охотимся за этими ублюдками. За предателями Родины, которые перевозят запрещенные книги. Хочешь посмотреть, что сделают с ними, когда мы всех их переловим? Бессмертный то и дело облизывал губы и искоса смотрел на Ранмакана. Тот передернулся. — Нет. Нет, не хочу. Пусть уж как-нибудь… без меня. — За этот китобой, — тепло улыбнулся Бессмертный, — тебя отблагодарит сам генерал Вапрас. Постараюсь, чтобы сведения о твоем участии к нему попали, дружище. Генерал щедрый. Возможно, ты получишь дом. Сможешь переехать туда с невестой. — Мне… это честь для меня… большая честь, — жалко пробормотал Ранмакан. Внимание неведомого, но очень страшного генерала его не радовало. Ему не хотелось привлекать внимание, совсем наоборот. И уж тем более никаких наград или, еще того хуже, публичных похвал не хотелось Ранмакану. Он чувствовал себя загнанным в угол. Хуже всего, что он сам загнал себя туда. — Что ты трясешься? — спросил Бессмертный, прижав ладонь к его спине между лопаток. — Ничего, — поджал губы Ранмакан. Он не добавил «господин Бессмертный»: от злости и отчаяния решил, что тот обойдется и без почтительного обращения. Хоть это и могло выйти боком Ранмакану. Но Ранмакан не всегда думал только о своей шкуре. Иногда он становился озлобленным и наглым. Трусливые люди иногда наглеют от страха. — Ну раз ничего, — наставительно сказал Бессмертный, — нечего так дрожать. Тебе благодеяние оказали, слизняк… И про твою забастовку уже никто не вспомнит. Тут он посмотрел в глаза Ранмакану, а потом повернул его к себе за подбородок и прошипел прямо в лицо, болезненно нажимая подушечкой длинного пальца на чувствительное место под челюстью: — Или вспомнят. Если ты не будешь паинькой, то вспомнят, и тогда ты будешь искать еду в канаве, как какой-нибудь подзаборный пес, потому что больше тебя никто не возьмет на работу. Времена изменились, братец. Теперь таких ошибок уже никто не прощает. Он переместил руку так, чтобы взять Ранмакана за обе щеки, а ладонью зажимать его рот. У него была влажная и мягкая ладонь, и пахла она порохом и железом. Ранмакан рефлекторно глотнул. Ему казалось, что не хватает воздуха. Трясло его все сильнее. — Ты меня понял, слизняк? — проворковал Бессмертный. Ранмакан кивнул, потому что не мог ответить. — Вот и хорошо, вот и славно! — его брезгливо оттолкнули, Бессмертный вытер руку о штаны. И сказал уже безо всякой угрозы: — Когда мы их поймаем, приведу тебя посмотреть. Я хочу, чтобы ты это видел. Хватит тебе прятаться, верно? — Как скажете, господин, — покорно сказал Ранмакан, опустив на колени обмякшие руки. Собственное тело его не слушалось. И Бессмертный снова пододвинулся поближе: — Жалко будет, если мы накроем их шайку и перестанем нуждаться в слухаче… Я ужасно к тебе привык, — тихо и нежно сказал он, зарывшись пальцами в волосы Ранмакана. От этого касания тот вздрогнул, как разбуженный. Бессмертный усмехнулся. Потом наклонился, мазнув прядью по уху и плечу Ранмакана. И поцеловал того в щеку. Поцелуй был слюнявый. Ранмакану очень хотелось вытереться, но он не посмел. Трепещущий от дождя луч прожектора все так же дерганно обегал небо по незамкнутому кругу. Ранмакан и раньше-то обращал на него немного внимания, а теперь ему и вовсе было плевать. Ему приказали идти, и он шел, хотя чувствовал себя простуженным. Хотя болела спина. Хотя у него было много вечерней работы. Но Бессмертный не верил в его отговорки. Ранмакан прятался от злых взглядов, хотя встречным работникам порта было, конечно, все равно, куда он идет. Но он надвинул пониже свою шляпу и уткнулся носом в воротник, чтобы, если потом будут допрашивать свидетелей, никто не вспомнил его лица. Со шляпы капало. У поворота в тупичок с одной неприметной, обитой черной клеенкой дверью его встретил Бессмертный. Крепко взял за локоть, сплюнул жвачку на мостовую и повел Ранмакана внутрь. Он молчал, но дышал возбужденно, словно пробежал большое расстояние. Он радовался — и хотел, чтобы радовался Ранмакан. За его плечом висел автомат, и деревянный приклад жестко бил Ранмакана в бок, пока его вели вниз. Если бы Ранмакан спросил: «Зачем я вам, господин Бессмертный?» — тот даже нашел бы, что ответить. Он мог рассказать, что одинок. Не так, как одиноки бывают люди в большом Лигоне — или даже в маленьком Манве, когда не с кем сходить в визор и не с кем поговорить. Бессмертный был одинок в своей ненависти и в своем уродстве. Сказания Муны и Земли чем-то похожи. Однажды в детстве Бессмертному попалась история о трезаре и маленьком шебе. Трезар был изгоем и поэтому людоедом, а шеб повсюду сопровождал его и получал косточки после его трапезы. Трусливый, отвратительный, ядовитый, хитрый и никому не нужный. Они были хорошей парой, трезар и шеб. Жаль их потом, кажется, убили люди. Сожгли живьем. Бессмертному хотелось привязать к себе своего шеба. Пусть тот не слишком умен, пусть во всем видит лишь свою выгоду и готов кусать хозяйскую руку, как только его господин ослабит хватку… Это все же лучше, чем не иметь ничего. Он знал лишь один способ связывать с собой людей. Насилием и кровью. Именно поэтому он привел Ранмакана в подвал. В подвале только что закончился допрос двух патрициев. Те, разумеется, не выдали своих. Не рассказали, где спрятан печатный станок, на котором они изготавливают книги и брошюры. Не назвали имена тех, кто поддерживал их в Манве и кому предназначались книги. Они сидели спиной к Бессмертному и Ранмакану, их руки и ноги были привязаны к стульям, чтобы они не могли пошевелиться. Говорили, что так делается для блага патрициев: ведь их тела священны, нельзя, чтобы они повредили себе. Напротив них, под дулами автоматов, сгрудились несколько рабочих, все на две, на три касты ниже Ранмакана. Они уже были избиты и окровавлены, кто-то стоял на коленях, кто-то сидел прямо на полу… Бессмертный велел Ранмакану смотреть в оба и пошел туда, к ним. А Ранмакан словно прилип к стене, стараясь врасти в нее, слиться с ней, стать маленьким и незаметным. Он не хотел, чтобы рабочие запомнили его лицо. Потому что он понимал, что сейчас произойдет. Тело патриция священно, тело простолюдина — нет. Но патриции не выносят вида крови, не любят боль. Они скажут все, лишь бы Бессмертный и его ребята из службы охраны Разумности прекратили это. Многие из парней тоже бы хотели прекратить это. Ранмакан видел по их лицам, что они уже выпустили пар, избивая захваченных на причале рабочих, заталкивая их в этот подвал. У многих на рукавах и даже на нашивках бурела кровь, кто-то щеголял фонарем, значит, драка была нешуточная. И больше ребятам драться не хотелось. Но Бессмертный только начал. — Девкали, — обратился он к одному из привязанных. Встрепенулся тот, чьи волосы были длиннее, а плечи уже. — Патриций Девкали из Лигона. Что же привело вас в наш маленький Манве? Сидели бы у себя в столице, писали научные работы о том, что мы равны с пьи и даже с колмаями… У вас ведь осталась жена? Она работает в Горном ботаническом саду? — Какое это имеет значение? — глухо и зло спросил патриций. Бессмертный снял с плеча автомат и перевернул его прикладом вниз. — А такое, — прошипел он, облизывая пересохшие губы алым языком, — что, не будь она патрицианкой, как вы, мои ребята с удовольствием бы ее здесь разложили… И она стонала бы под каждым, как последняя шлюха. Тот, кого называли Девкали, дернулся, но привязан он был крепко. Бессмертный улыбнулся, и улыбка была доброй, даже миролюбивой. — Да ладно вам, — сказал он. — Я же шучу. Мы же с вами добрые друзья, Девкали. Может быть, подумаете еще? Может, назовете нам имена ваших сообщников? Если они патриции, как и вы, их даже не смогут казнить. Ну, что вы теряете? — Тебе не понять, — сухо сказал патриций. И замолчал, тяжело дыша и разминая кулаки. Вены на стянутых широкими стропами руках вздувались под кожей. — Ну конечно, — Бессмертный поболтал в воздухе автоматом. Потом зевнул, прикрыв рот ладонью. — А ведь до этого я шутил, почтенный Девкали. И я очень хотел, чтобы вы приняли мою дружбу и добрые намерения… Почему вы такой упрямый, а? Оба патриция низко наклонили головы. Наверное, не хотели видеть, что будут делать с рабочими. Ранмакан не хотел тоже. Но Бессмертный рявкнул своему отряднику: — Следи, чтобы смотрели! Эй, высокородные патриции! Вы будете смотреть! А иначе из этого погреба не выйдет ни один ваш товарищ. И тем, что сдохнут раньше, позавидуют живые! Я не шучу, понятно? Не шучу. Он больше не шутил. Приклад опустился на плечо одного из рабочих, и сухо затрещали кости, а рабочий закричал… Бессмертный знал, как сделать боль невыносимой малой кровью и совсем без подручных средств. Он только один раз велел принести канистру воды – потому, что патриции провели на стульях уже много времени и очень хотели пить. Но вся вода досталась рабочим. Ее лили на лицо одному из них, плотно закрыв рот, нос и глаза сложенной вдвое тряпкой. Тот захлебывался и плакал, но его голову держали крепко. А еще одному Бессмертный раздробил пальцы на руках. Это был столяр-краснодеревщик, и он причитал не только от боли. Он кричал: «Моя работа! Моя семья! Я же больше не смогу работать… Прекратите, господин, пожалуйста, прекратите!.. Скажите им все, умоляю!» Тот патриций, которого назвали Девкали, плакал. Ранмакан видел, как на его обнаженную руку капнула слеза, когда он отвернулся и вцепился зубами в ткань рубашки на своем плече. Но отрядник силой развернул его голову. Голову Ранмакана не нужно было поворачивать. Он и сам смотрел, не отрываясь. Смотрел на Бессмертного, на его сильные руки и подкованные железом сапоги. На то, как ловко он управляется с заговорщиками. Он чувствовал себя загипнотизированным. И ему то хотелось, чтобы патриции раскололись, то чтобы они не заговорили никогда. Они не заговорили. Бессмертный вылил остатки воды себе на ладонь, побрызгал в лицо и зачесал волосы назад мокрой рукой. Сказал устало, словно проделал долгую и утомительную работу: — На сегодня сеанс окончен. Но мы продолжим завтра, почтенные господа. И послезавтра, если никто из вас не заговорит. И будем делать это долго-долго… Уведите их. Проходя мимо Бессмертного, Девкали плюнул ему в лицо. Бессмертный не утерся, но глаза его стали на миг темнее и словно бы гуще. Как будто морская вода превратилась в расплавленное железо. — А вот это я запомню, — прошипел он в спину заговорщику. — Запомню, Девкали из Лигона! — Как вам будет угодно, — не оборачиваясь, сказал тот. Когда Бессмертный навязался в провожатые Ранмакану, тот не возражал. У Бессмертного был с собой автомат — и идти с ним по отсыревшим улицам Манве было совсем не страшно. От Бессмертного пахло кровью и потом, и они оба за вечер и часть ночи сжевали столько жвачки, что голова раскалывалась. Наверное поэтому Ранмакан не сказал ничего, когда Бессмертный вместо того, чтобы повернуть к себе, начал взбираться по шаткой металлической лестнице на второй этаж к Ранмакану. Тот жил один, в квартирке с отдельным входом, больше похожей на платяной шкаф. Но Бессмертный не сказал: «Ну и теснота!» И не попросил включить свет, хотя свет все равно нельзя было жечь по ночам. Он аккуратно поставил оружие у двери, расстегнул украшенную нашивками гимнастерку, и запах крови стал явственнее. Ранмакану хотелось забиться в угол, как испуганному зверьку. Мыслей в его голове не осталось. Он чувствовал только страх, сосущий, похожий одновременно и на панику, и на восторг. Его пальто промокло до нитки. Бессмертный брезгливо потрогал его за рукав и велел «снять эту дрянь». А Ранмакан и забыл, что полностью одет. Пальто он повесил на спинку своего единственного стула. Ему совсем не хотелось, чтобы хорошая шерсть села из-за дождя. — Что ты там копаешься? Бессмертный уже сидел на кровати в одной майке и форменных брюках. Его глаза в темноте казались светящимися. Длинные волосы начали высыхать и уже не так облепляли голову. С возрастом он станет грузным, сейчас же выглядел как атлет. Он хорошо накачался в спортзале для отрядов Разумности. — Иди сюда, Ранмакан, — сказал он, и у Ранмакана все внутри превратилось в трясущееся желе. Он кое-что понял — и теперь не мог совладать со страхом. Ноги не слушались. Ни один мускул не повиновался ему. — Иди. Сюда, — повторил Бессмертный. — Ну? Он не собирался ждать и — откуда-то знал Ранмакан — мог схватить его за шкирку и принудить к тому, чего ему сейчас хотелось. Оставалось только тянуть время, и Ранмакан начал неловко закатывать рукава рубашки. Он не знал, зачем это делает. Он вообще не знал, что нужно делать. — Ты оглох? В горле у Бессмертного клокотало рычание. Он начинал злиться, и это еще больше напугало Ранмакана. На негнущихся ногах он качнулся ближе. Бессмертный наклонился и привстал, чтобы дотянуться, взял за бедра. — Не будь неблагодарной сволочью, — попросил он мирно. Ранмакан крупно вздрогнул, а еще у него от волнения и голода заурчало в животе. Бессмертный только улыбнулся. А потом ловким профессиональным движением перебросил немаленького Ранмакана через себя, так что тот больно ударился головой о спинку кровати. И навалился сверху. Он был как зверь: тяжелый, горячий, с непросохшими от дождя волосами, пахнущий жвачкой и кровью. Он сосредоточенно рвал на Ранмакане рубашку. Расстегивал, конечно, и Ранмакан даже пытался ему помогать, но это все равно выглядело, словно хищник разрывает брюхо жертве. Они тяжело дышали от напряжения, и Ранмакан даже чувствовал возбуждение, но совсем не такое, как от прикосновений к девушке. С девушками он был героем, их нужно было уговаривать, смешить, настаивать на своем, убеждать. А сейчас он был беспомощен, как новорожденный. Он трясся от страха, его бросало то в жар, то в холод, но потом это прошло. Бессмертный уловил момент, когда он, сам того не сознавая, завел руки за голову, и придавил их. — Лежи смирно, — сказал он. — Будь паинькой. Ранмакан кивнул. В горле пересохло. Словно в забытьи он смотрел, как Бессмертный, нелепо дрыгая ногами, высвобождается из штанов, которые до этого расстегнул. Он продолжал удерживать Ранмакана свободной рукой, и тот не смог бы вырваться, даже если бы и захотел. Уж очень сильным стал теперь Бессмертный. — Отблагодаришь меня? — услышал Ранмакан, как сквозь вату. Чтобы ответить, пришлось разлеплять спекшиеся губы. — Да! — громче, чем нужно было, сказал Ранмакан и приподнялся, чтобы потереться о пах Бессмертного. От приятных ощущений стало трудно дышать. — Да, господин Бессмертный. — Ты такое уже делал? О чем он там спрашивает? Ранмакан уже не в состоянии был думать, только следил за губами Бессмертного, черными в темноте. — Н-нет… — наконец выдавил он. Тот зашипел, то ли довольно, то ли разочарованно. — И не делай. Никогда, — сказал он, дыхнув запахом жвачки в лицо Ранмакану. — Шкуру спущу, если узнаю. Ты понял? — Я все понял… все, — прерывистым шепотом ответил Ранмакан. И тогда мягкие губы Бессмертного впечатались в его губы. Как будто Бессмертный ставил на нем свой знак. Печать. Ранмакан застонал и забился, ничего уже не соображая. Он конвульсивно дергался, выгибался, ловил Бессмертного за руки, раз уж тот все равно его отпустил. Тот пару раз отшвыривал его, но, в конце концов, позволил в себя вцепиться. Ранмакан не верил, что Бессмертному может быть больно, так что от его хватки оставались царапины и синяки. Бессмертный рычал и злился, и зачем-то трогал Ранмакана обслюнявленными пальцами. Потом вдруг прижал Ранмакана к кровати всем своим весом, рванул зубами за ухо, приказал сипло: «А теперь не дергайся!» — и сделал что-то такое, отчего у Ранмакана перед глазами полыхнули искры — и он, как наяву, увидел рассекающий небо луч прожектора. Но это всего лишь Бессмертный впихнул в него свой член. Ранмакан думал, что ничего неприятней быть не может — ровно до того момента, пока Бессмертный не начал двигаться, раскачиваясь и раскачивая бедра Ранмакана. Правда потом происходящее даже начало ему нравиться — особенно когда Бессмертный щипал его и гладил по боку или груди. Длинные волосы Бессмертного иногда задевали покрытую потом кожу, и это было особенно приятно; Ранмакан вздрагивал и сладко ежился. Он немного скучал и пытался дрочить себе, но Бессмертный отбрасывал его руку. А потом взялся за его член сам.И тут, после двух-трех грубых, почти болезненных движений, Ранмакан ощутил себя где-то в воздухе над собственным телом. Он услышал глубокий и долгий стон и узнал свой голос. Голова кружилась, он терял способность дышать… Потом все кончилось очень буднично: он сорвался на собачий скулеж, потянулся к плечу Бессмертного и так схватился за него, что едва не вырвал клок кожи. Семя выплеснулось на живот и на руку Бессмертному. Тот брезгливо вытерся о простыню и заозирался в поисках таза для умывания — водопровода в доме у Ранмакана не было. А когда он, белея в темноте, плескал на себя холодную воду и злобно фыркал, Ранмкан спросил слабым голосом: — Вы же не останетесь, господин Бессмертный? Здесь рабочие живут… Встают рано… — О, солнце! Что за идиот! — простонал Бессмертный. Вытер живот и пах полотенцем Ранмакана. Тот не стал смотреть, как он одевается. Только слушал его сопение и прочие звуки. Бессмертный долго искал что-то на полу, потом застегивал гимнастерку. Наконец, подхватил свой автомат и проверил затвор. Затвор щелкнул уверенно. Скрипнули половицы и хлопнула дверь. Ранмакан остался один в подсвеченной уличными фонарями темноте. Он собирался поспать, но сон не шел. Тело болело, изломанное. Город за окном начинал оживать, простучали колеса автомобиля: может быть, это везли кого-то из арестованных патрициев. На пределе слышимости, очевидно, в соседнем дворе, начал шаркать метелкой дворник. Темнота серела, редела, и свет пробирался в комнату, высвечивая домашнюю утварь, словно проявляли черно-белую фотографию. Ранмакан приподнялся, решив умыться, но вспомнил, что воду испачкал Бессмертный, и снова рухнул в постель. Настроение улучшилось, и Ранмакану даже захотелось рассмеяться, хотя он не знал, почему. Просто ему было теплее, чем обычно. А потом что-то случилось. Что-то разорвало настороженную утреннюю тишину. Ранмакан не сразу понял, что это. Просто от громкого, низкого, трубного звука заложило уши. Голова отозвалась ноющей болью. И только когда к жуткому вою добавились усиленные мегафоном звуки человеческой речи, механически-безжизненные, грозные, Ранмакан осознал, что это ревет сирена. — …вероломно нарушив мирное соглашение, — начал он разбирать слова, — отряды пьи вторглись на территорию независимого Лигона… Ранмакан схватился за лицо и полежал так какое-то время. Все было совершенно ясно. Началась война. **** Решение капитана никто не обсуждал. Только тетя Миля тихонько сказала короне Вас: — А я считаю, надо было его оживить. Он ведь неплохой был. Просто слабый. Перевоспитался бы. Девушку себе нашел… И оттого, что теперь некому было искать девушку, потому что не было больше никакого Ранмакана, тетя Миля горько расплакалась. Вас не знал, как ее утешить. Из всех, участвовавших в «мятеже генералов», не стали оживлять только двоих. Бессмертного и Ранмакана. Их тела какое-то время лежали за куполом, под дождем, и жители Муны, среди которых теперь были и солдаты из подземелья, старались туда не смотреть. — Как у вас принято хоронить? — спросил Девкали Павлыш. — Мы сжигаем своих мертвых, — ответил тот. Он при ходьбе все еще немного кренился набок, хотя отказался от тросточки. Трогал тугие бинты под одеждой. — Но это для умерших честно. — Угу, — сказал Павлыш неопределенно. — Я спрошу у Кудараускаса, хватит ли в воздухе кислорода для большого костра. Девкали остановился и посмотрел на него внимательно, сузив прозрачные глаза. — Я не приду на это смотреть. Никто не придет. — Патриций придет. Он скажет речь. — С чего вы… Почему вы так решили? Павлыш отвернулся к иллюминатору и стал смотреть на дождь. — Он рассказал мне одну историю. Он постоянно рассказывает истории, но это была, скорее, сказка. У нас есть похожая, только ее сочинил земной писатель Киплинг, а ваша напоминает миф. Она о трезаре и каком-то трусливом маленьком зверьке, переносчике бешенства, вроде нашего шакала. Он заражал этим всех вокруг, и его боялись даже больше, чем трезара, потому что никто не знал, кто заболеет следующим. — Я слышал эту историю, — Девкали сложил руки на груди и встал рядом. — Это были опасные и подлые хищники. Людоеды. Их загнали в пещеру и сожгли. — Думаю, это справедливо. — Я не буду с вами спорить. Девкали вздохнул. Он действительно не хотел спорить. Старался не замечать всех этих приготовлений. Заучивающего речь патриция. Вездехода, который приволок и оставил неподалеку от большого купола забрызганные грязью бревна. Совещающихся Павлыша и капитана. Но когда в темноте, укрывшей оба купола и корабль, затеплился огонек костра, он поцеловал проверяющую тетради Пирру, надел скафандр и вышел под дождь. Дорога далась ему тяжело, но он все же дошел — и встал рядом с Павлышом, морщась от мучительной из-за резких движений боли в боку. Он смотрел, как яркий, белый из-за горючего, которым облили бревна, с зеленоватыми гребешками огонь охватывает и лижет тела. Ранмакана и Бессмертного положили рядом, и они казались спящими. Последние людоеды Муны. Девкали хотелось так думать. — Если бы я придерживался старинных суеверий, — с важностью сказал толстый патриций, который и впрямь едва влез в свой скафандр, — я бы предложил собрать пепел и развеять его над морем. Так поступали с преступниками в старину. Девкали сощурился, глядя на пламя. Он не опускал солнцезащитный фильтр шлема. Ему хотелось видеть все. Он даже не против был услышать запах. Отвратительный запах тления и горящего жира, но скафандр очищал подаваемый воздух. И, когда над двумя соединенными последним объятием телами, взметнулся сноп искр, он, заслонившись рукой, пробормотал: — Вы знаете, я, кажется, достаточно суеверен для этого. К тому же, давно не видел моря. Павлыш покосился на него напряженно. Но ничего не сказал.

К части 2 | К части 3 | К части 4
Открыть все теги

Mea culpa. Я обещанное задержала сверх меры(

@темы: ФБ, Пьянея от строк, ФБ 2013

---

Вот песенка просто "для сугреву"

Listen or download Дискотека 80-х Ламбада for free on Pleer

@темы: Звуки музыки

---

Праминя

@темы: А идите вы ... в бухгалтерию!, Олья подрида

---

Напугала одного мужика

словом "шароёбиться". Ну, ква ему.

@темы: Вначале было Слово, потом - слова, слова...

---

С Праааздничком!

@темы: Престольные праздники

---

Космофлот пошёл!

12.09.2013 в 22:37

Пишет  fandom L0GH 2013:

fandom LoGH 2013 - Уровень 3 - Миди, часть 3

.

Внимание! Achtung! Attention!

---

Для тех, кто читает, не зная канона ("как оридж"), в конце имеется краткое описание: кто все эти люди и чем они занимаются.

Название: Профессия

---

Автор: fandom L0GH 2013
Бета: fandom L0GH 2013 и анонимные доброжелатели
Размер: миди, 6085 слов
Персонажи: НЖП, НМП, Райнер Блюмхарт, Вальтер фон Шёнкопф, Оливер Поплан и другие
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: некоторые не сразу понимают, зачем нужны. Но когда понимают...
Примечание/Предупреждения: смерть персонажей; героиня матерится, как сапожная мастерская на корпоративе
Для голосования: #. fandom L0GH 2013 - работа "Профессия"

Вот ведь глупость, глупее не бывает! С летного факультета вылететь, конечно, всякий дурак может, на то он и летный, но чтоб из-за одного зачета по рейхсшпрахе — это надо быть совсем ебаньком из сказочки про госпожу Метелицу! Кем надо быть, чтобы за такое из академии выгонять, Эйлин уточнять не пыталась: на это даже у нее мата недоставало. В самом деле, за каким, спрашивается, гнутым хреном пилоту «спартанца» этот чертов язык сдался? Валькириям в бою про лазерный луч в дательном падеже и без грамматики можно рассказать: шарах из пушки, и нету птички, одно облачко пыльное! А техникам про фонарь кабины в пассивном залоге втолковывать — это и вовсе через такую-то матерь делается, тут артикли без надобности, чтоб у этих имперцев хуи в брачную ночь так склонялись, как те артикли!
Нет, конечно, какому-нибудь заучке из богатеньких, сынку профессорскому, падежи вызубрить — раз плюнуть: у него мозги под такое лучше привинчены, а если и нет — так у папаши с мамашей денег тьма, репетиторов наймут, подкрутят где надо. Только вот ведь какая засада — не сынок-заучка ты никакой, а Эйлин Кэллаган из Паучьего переулка на окраине Хайнессенполиса, и родитель у тебя автомеханик, а из богатств — разве рыжие патлы, которые никакой расческой в пристойный вид не привести. И языков в боевом арсенале ровно два: английский со словарем и матерный — в совершенстве...
Эйлин с силой метнула учебник в стенку. Развалился пополам, скотина имперская, страницы на пол посыпались. Так тебе и надо, одни проблемы от тебя людям. Рейх, одно слово! Впрочем, и казненная книжка проблемы всё равно не решала: хвост обрубить надо было за две недели, а как этот хвост рубить прикажете, если всех знаний — как по-ихнему «жопа», и то разбери поди без автоматики, с каким предлогом!..
Входная дверь противно скрипнула. Зря скрипишь, старушка, без тебя вижу, что Инга Фрайберг пришла — у ее группы сегодня позже занятия кончаются... Стоп, а вот Ингу с самого начала надо было спрашивать, что делать. Артиклям с падежами она, конечно, научить не сможет, пробовали уже, да Эйлин так и не поняла — объяснять соседка не мастерица. Зато мастерица придумывать выходы из безвыходных положений. Голова что твой центральный комм в военном министерстве — на всякий болт свою гайку отыщет, а сама не сможет, так найдет, кого попросить: знакомых вся академия и еще немножко. В коммерсанты с такой головой идти, а не в истребители...

— Значит, так, — Инга защелкала клавишами комма. — Две недели — это дофига. Не спорь, раз я сказала — дофига, то так и есть. И не прибедняйся, в конце концов, знаешь ты всё, что надо, не прогуливала ведь. А раз не прогуливала, значит, что-то с занятий запомнила. Просто оно у тебя в голове накидано, как на столе у моей тетушки: книжки с чашками, письма с булавками, а чулки с колбасой от завтрака. И задача у нас — собрать всё это в систему, чтоб она работала...
— Заработает она, мать ее кайзер. Чего там профессор Флинн на лекции говорил? Чтоб систему собрать, нужно знать, что в ней к чему прицепляется. А я трех слов вместе не соберу.
— А на практических Морган говорил — отставить панику! Замолчи уже, номер искать мешаешь. Тебе же, дурынде, помочь хочу.
— Что за номер? — кажется, Инга уже что-то придумала.
— А есть у меня тут один знакомый парень с пехотного, он точно знает, как эта система работает. И настроит тебе, если я попрошу, совершенно безвозмездно. А то еще и профит, как имперцы говорят, будет — он из себя вроде бы ничего, вдруг споетесь.
— Сватать-то, может, не надо? Тоже, бля, бюро брачных услуг...
— Хорош выражаться, Кэллаган. И при чем тут брачные услуги? Я говорю, споетесь. «Лили Марлен» хором. По-имперски.
— Тьфу на тебя. Ладно, давай сюда своего знатока.
— Держи номер. Скажешь, что от меня. И учебник подклей, а то потом еще библиотека навтыкает, как сдавать понесешь...
Хрен бы с ним, с тем учебником, но что за талант Инга нашла — интересно. Да еще с пехотного. Там же одни амбалы тупые, где она ученого-то откопала?

***

Парень по фамилии Блюмхарт оказался мало что не тупым, так и вовсе не амбалом. Росту небольшого, сложения не так чтобы богатырского, и глазищи — любая девчонка позавидует. И вежливый, что твой имперский маркиз из давешнего фильма. Маркиз, правда, козел козлом был, виски бочками хлестал и всех горничных переебал у маркизы под носом, а этот бы, наверно, ни в жизнь. По нём видно. Вспомнить, как шоферюги у отца в мастерской смотрели: чуть вошел такой, и сразу на сиськи уставился, мудила, как будто свет на них клином сошелся. Можно подумать, виновата Эйлин, что они такие выросли, а пуговицы на рубашках то и дело отрываются! Тьфу...
То ли дело Райнер Блюмхарт, он если куда и смотрит, то на тебя, а не на сиськи. Ну, или в книжку. Правда, книжку почти сразу отложили: у него своя метода оказалась. Самому-то учебники низачем не нужны, у него отец когда еще из Рейха убежал, с детства сына выучил и по-нашему, и по-ихнему. А сын этот самый послушал, как Эйлин в пять этажей поливает преподавательницу рейхсшпрахе вместе с языком этим замечательным, расписанием зачетной сессии и всем деканатом, — и даже возмущаться не стал. Хотя такой, казалось бы, воспитанный весь, другой бы покраснел как вареный рак, услыхав, что девушка так ругается. А он только послушал и усмехнулся:
— Блеск, Эйлин. Лингвистическое открытие. Вот сейчас и разберем, как это всё по-имперски...

С имперскими ругательствами сразу становится понятнее. Еще бы было непонятно, когда так смешно! То есть, конечно, когда в жопу кого-нибудь шлешь, тому смешно не будет. Хоть по-нашему, хоть нет. А вот если предлог имперский перепутать — то получится, что ты не в жопу ни в какую послала, а предложила на эту самую жопу прогуляться, или, того хлеще, на нее же лизнуть...
— И как он это сделает, а, Эйлин? — хохочет Блюмхарт. — Пожалей беднягу, скажи правильно! «Им арш», понимаешь?
Как ни странно, Эйлин понимает. И про «им арш» понимает, и про то, что это самое «арш» путать с «аш» не надо, потому что тогда вместо жопы с ушами горшок с ушами получится — а если горшком обозвать, останется только в печку поставить. И почему у Райнера физиономию вытянуло, когда ученица вместо «цум тойфель» ляпнула случайно «аус дем тойфель», тоже поняла, как только наставник проржался и объяснил. Еще бы, одно дело к чёрту послать, а другое — из чёрта! Тут не то что удивиться, а родить того чёрта на месте можно. Против щетинки. А он знай смеется да поправляет...
И про приличные имперские слова Эйлин тоже кое-что понимать стала. Правила-то везде одни и те же, а когда в одно въехала, то и другое нетрудно. Подзабыла где падеж, так сразу вспомнила, как над этим падежом давеча вдвоем животы надорвали, подставила нужное — и пошло-поехало! Прямо и не понять, как можно было раньше путаться в этом, как поломанному автотакси в хайнессенполисских улочках. Просто же всё, как... как жопа.

— Я и говорю, военно-колбасно-водочный. Кригсвюрстшнапсрат, что тебя не устраивает?
— Ну ты даешь. Ты, главное, на зачете не забудь, что в учебнике просто «кригсрат» было...
— Ага, просто военный совет. Не дура, разберусь. Вечером вот еще контрольную этой грымзе накатаю, она ж так меня не отпустит, хоть я ей три короба наплети...
— Давай проверю на всякий.
— Нет уж, ты не проверяй. Сама знаю, что на трояк-то точно напишу. А не напишу, значит, сама себе курица тупая. А курица — не птица. Куриц в самом деле из академии гнать надо. Цум тойфель.
— Идет, давай сама. Раз это запомнила, то и другое запомнишь...
— Хуйня война, Блюмхарт. Прорвусь.

Прорываться пришлось с боем. Мисс Брент, цапля старая, сперва не поверила, что «такая тупица, как вы, Кэллаган, с этой работой сама справилась». Требовала было рассказать, кто эту контрольную на самом деле написал — «вас постоянно в парке с каким-то юношей с пехотного видят, я совсем глупая, по-вашему, не понимать, что вы за кавалеров своих прячетесь?». Эйлин, по правде говоря, подумала, что совсем. Во-первых, контрольную она написала сама, и Райнер бы обхохотался, услыхав про кавалеров: ничего ведь не было, хоть в бинокль следи со шкафа! Даже не целовались. Подружиться, конечно, подружились, но это уже совсем другая история... А во-вторых, что я там делаю в личное время, уважаемая мисс Брент, — это мое личное дело, а ваше — проверить мои знания, ежели вы мне пересдачу назначили. Это уже Эйлин вслух ей выдала. Ну, старушенция и проверила от души — и перевести лабуду какую-то дала, и спрашивала по ней потом до черта... Зачет, впрочем, поставила-таки, хотя и бухтела, что в ее бы времена так легко бы никто не отделался. Да и пусть ее, каргу. Поставила — и всё, гора с плеч. Надо бы это дело отметить...

Отмечали вчетвером, но Инга с новым бойфрендом долго не задержались — посидели немного и смылись гулять в парк. Эйлин не осталась в обиде — понятное дело, подруге ее парень поважней чужого зачета, хоть и с таким трудом сданного. А выпить и поболтать — это и с Блюмхартом можно. Поболтать с ним всегда найдется о чём. Хотя насчет «выпить» — это еще вопрос: вечер почти закончился, бутылка тоже, а этот как налил себе стакан, так до сих пор половина осталась... Как не с пехотного. Там, поди, все пьют и не пьянеют...
— Ну, не так уж и пьют, — улыбается Райнер. — Больше слухи распускают. С нашими-то тренировками...
— Может, и слухи. А только на тебя посмотри — и челюсть уронишь. У вас же амбал на амбале, в кого ни ткни — два метра по всем диагоналям, по несколько слов знают, и те команды. Один ты как не родной — пить не пьешь, драться не дерешься, хвостов ни одного нет, и вообще таких в педагогическом обыскались. А ты чего в армии забыл?
— Ты понимаешь, Эйлин... есть такая профессия — Родину защищать.
Ну Блюмхарт, ну ни хуя себе выдал! Точно, челюсть уронить можно. Он это серьезно, что ли?
— Ты чего, правда всю жизнь прослужить собрался?
— Да, а что? — и глазами хлопает.
— Ебанулся, что ли? Другой бы на твоем месте...
— А что другой, Эйлин? В тылу б отсиживался?
Да где ж его такого сделали-то? В управлении пропаганды, что ли?
— Ты дурак или погулять вышел?! С твоими мозгами универ без всяких денег бы взял, еще и на стипендию. Да у тебя и батя вроде как из Рейха, вам вовсе не служить можно.
— Угу. Только я не хочу, чтоб Рейх сюда пришел.
— Как же, слышали. Каждый день по ящику какой-нибудь упырь распинается, какой он хороший и как не допустит, чтоб страшный Рейх сюда пришел, потому что это-де долг у него такой, не допустить. А получается, что упырь этот долгов набрал, а раздавать его долги нам с тобой. Ты чего, на самом деле хочешь за каждого прилизанного трепача из телевизора кровь проливать?
— Не за него. За свободу.
Нет, его не в университет, его в парламент надо. С руками оторвут...
— За свобо-оду... Знал бы ты, Блюмхарт, за какую я свободу сюда подалась, — Эйлин прихлебывает из своего стакана и смотрит в сторону.
— Ну расскажи. Узнать никогда не повредит...
— А что там рассказывать. На универ отец не наскреб, сама заработать тоже не заработала, а сюда и экзамены все сдала, и взяли за то, что потом контракт отработаю... Но не всю ж дорогу так!
— Можно и не всю. Можно просто делать то, что должен. Вот как Ян Вэньли четыре года назад. Он ведь ни про каких болтунов в телевизоре не думал, когда гражданских с планеты вывозил. Просто надо было, а больше — некому оказалось.
— Ну так-то понятно, там правда больше некому было. Или вон как папанька мой... Мать-то, как я родилась, ручкой сделала да свинтила с новым хахалем развлекаться — мол, не хочу я твоего недоноска растить, и сам ты мне на хуй не нужен, быдло неученое. А он не стал меня в приют сдавать, как советовали, — как мог вырастил, на что сумел, выучил, всю жизнь положил, чтоб я человеком сделалась... и до четырнадцати лет сказки рассказывал, что мама, мол, умерла. А потом с соседкой чего-то не поделили — та мне всё как есть и выложила...
— Поссорились, наверно, с отцом? — участливо этак замечает Райнер.
— Ты с дуба рухнул? Я совсем тупая, думаешь? Понимаю же всё, зачем он это...
— Хорошо, когда понимают. Ну, можешь считать, что у меня тоже что-то вроде того. Тоже делаю, что должен...

Наутро разговор почти забылся — мало ли чего по пьянке намолоть можно! Только и осталось, что странное чувство: как будто недоговорили что-то. Но не гоняться же за Блюмхартом и не выяснять, что! Этак и посраться недолго, а с друзьями по пустому сраться — последнее дело. Потом разберемся, кто там что кому должен. Друг другу-то точно ничего...

***

Это в академии хорошо было — слушать и рассуждать про войну. Всё равно как в детстве сказки отцовские — здорово он их рассказывал, что уж там, маленькая Эйлин то хохотала до колик, слушая, как умная Унах дурачила великана и как дурень Мунахар впустую гонялся за слопавшим малину братцем, то пугалась до полусмерти, когда папа переходил на страшную сказку про водяного, который держал в морских раковинах души погибших моряков... Потом подросла, и сказки уже не те стали. Вот и лекции с практическими теперь казались вроде этих сказок — и смешное не смешно, и страшное не страшно. Такого, как в бою, ни в каком учебном фильме не покажут. И лучше б не показывали. Ничего там нет хорошего.
Это на тренажере было весело — шарах из пушки, и нету птички... А пушки-то с обеих сторон лупят, с обеих и попадают, и когда попадают — от птички всяко одно доброе воспоминание остается. А птичка была своя. И Инга Фрайберг тоже была своя. Веселая, красивая, и из любого безвыходного положения выход отыскать могла, потому что голова у нее — в премьер-министры с такой головой идти, а она вишь, в истребители захотела. Радовались еще обе, что в одну часть попали, и в одно звено, и в первый бой тоже вместе... Вот тебе и вместе — только вчера все здесь были, песни пели, друг друга подкалывали, а теперь ни Инги нет, ни Родригеса носатого, ни близнецов Миллеров, которых все друг с другом путали, ни картежника со странной фамилией Волк, которому давеча бутылку проиграла, а отдавать теперь некому: от всего звена только и осталось, что пыль космическая да Эйлин Кэллаган, которая почему-то жива, а почему — и сама не знает. И от эскадрильи — немногим того больше. Да что одна эскадрилья, тут от трех флотов народу с хуй собачий уцелело! За что, спрашивается, столько положили? За пустое место, ей-Богу, которого нету! Был бы — спросила бы его, за каким это всё лядом. Победить при Астарте этой не победили, проиграть тоже не проиграли, зависло всё — и привет. Покедова, мясо, до следующей мясорубки... Интересно, а в чём души погибших пилотов живут? В обломках от истребителей?..
Напивалась бы Эйлин в стельку весь небольшой отпуск, который после сражения дали, но напиваться нельзя: если пилот ведрами виски жрать будет, то не пилотом он станет, а гнилой колодой. А в колоду превращаться рано: контракт еще не отработанный, если уволят по непригодности — чего доброго, неустойку еще стребуют. Чёрт бы и с ней, да папаню жалко, если разорят его из-за доченьки непутевой. А так, может, доченька еще и отслужит свои пять лет да работу хорошую найдет, а лучше — дальше учиться подастся. А может, и не подастся — тут не знаешь, вернешься ты домой другой раз или могила от тебя останется, и та пустая. Повезет — не повезет, куда вывезет.
Вывозит пока что в новый флот. Одно слово, что Тринадцатый! Это, конечно, шишки в генштабе хорошо удумали: взяли ошметки того, что при Астарте раздолбали, и собрали в кучу. Большая куча получилась, охуеть не встать: как есть полфлота, если по штатному составу мерить. И куда такое в драку пускать? Всё равно что котят драных с тиграми стравливать! Про тигров, впрочем, разные слухи ходили: начиная с того, что новый флот на какую-нибудь базу заштатную с глаз долой пошлют, и заканчивая тем, что отправят ни много ни мало как Изерлон брать. Изерлон! Так со смеху треснуть можно, и кишки наружу полетят, кто потом потолок мыть будет? Шесть раз тот Изерлон брали, а воз ныне там. Только с половинным флотом и соваться, кто б там им ни командовал...
Командующим, правда, абы кого не назначили. Сам Ян Вэньли, герой Эль-Фасиля, поди ты. Герой, может, и герой, народ-то оттуда вызволил, но комфлота из него сперва показался так себе. На церемонию создания собственного флота опоздать — это ни в какой стыковочный рукав не лезет. И ладно бы только опоздал, а то к микрофону позвали — стоит такой, пугало пугалом, форма парадная мешком сидит, берет на сторону сбился, сам репу чешет и мямлит чего-то... Это он так-то флотом управлять собрался? Ну-ну. Разве что половиной.
— «За Родину»? «Рискуя жизнями»? А, вот...
Он что, сам себя спрашивает? Похоже на то...
Следующая фраза нового комфлота уже ни на что не похожа, не враз и доходит, что она значит. А когда доходит — лейтенант Кэллаган уже верит этому нескладному адмиралу до того, что сама не понимает, откуда вера взялась. Правда, такому не верить — себя не уважать.
— Пить хороший чай могут только живые. Давайте сражаться, чтобы победить!
Вот видит Бог, хоть его и нету, — с этим парнем и в самом деле хоть кого идти бить можно. Потому что командование, которое в первую голову думает, что жить все хотят, — оно смотреть куда надо будет, когда в бой людей потащит. Как иначе-то?

Оказалось, что Изерлон с половинным флотом взять в самом деле можно, да еще и своих ни одного не положить. А уж адмиралу, который такое провернуть способен, до последней капли доверять стоит. Всегда доверять — и если брать у врага чего, и если сдавать, и налет нежданный отбить, и даже разгребать ту хуйню, которой свои же политики на своих же планетах наворотили. Всю дорогу Эйлин Кэллаган адмиралу Яну теперь доверять будет — от Амлитцера до Рантемарио. И дальше — когда генеральным сражением пахнуть начинает...

***

Ежу понятно, что в системе Вермиллион всем жарко будет: решающий бой, он и есть решающий. Эйлин окидывает взглядом свое звено. Трое хорошо знакомых и двое — новички совсем... Ничего, справимся. И не таким составом справлялись... Ну всё, сигнал прошел: противник выпустил истребителей. Вылетаем...
— Не дадим им нас проглотить, — даже в наушниках понятно, что майор Поплан улыбается, — проглотим их сами! Построиться тройками!..
И понеслось — счет на секунды, движение как в безумной пляске, в шлемофоне чье-то «справа прикрой!» — и Эйлин прикрывает, а потом кричит кому-то «прикрой» сама, увиливает от очередного луча, стреляет, снова увиливает и снова стреляет... Попала! Так вас, сволочи! Нате, выкусите! И еще нате! И за Астарту нате, и за Ингу Фрайберг получите, и за Родригеса! А вот и не догонишь, а вот хуй тебе собачий!.. «Что, взял, сучара?!» — прямо в эфир кричит Эйлин, и ей всё равно, что пилот снятой с чьего-то хвоста «валькирии» не только не поймет, но уже и не услышит — очень уж тянет выплеснуть веселую злость, которая наружу так и просится...
«Всем кораблям, доложить обстановку!..». Ну вот и домой пора. Собрать звено... четверо отозвались, еще один где?
— Шестьсот тринадцать, возвращаемся на базу. Шестьсот тринадцать...
Не отзывается шестьсот тринадцатый борт, и весь бой его не слыхать было, а из виду потерять в такой горячке легко. И не только из виду. Чёрт, хоть бы парнишка жив остался... Как его там, Марио? Тонио? Ага, Норио, Норио Тагава. Да хоть горшком назови, только в первом бою сгореть — обидней не придумаешь...

— Тагава сел?! — бросает Эйлин вместо приветствия, едва сняв шлем.
— Куда денется. Вон он около машины болтается...
Куда деться, по правде сказать, было, от «Эпплджека» вон всего две машины осталось, но Норио действительно стоит около истребителя и ждет. Ах ты, засранец!
— Что за ёбаный... компот... лейтенант Тагава, — выдыхает Эйлин. — Какого... хуя с винтовой нарезкой на связь не выходите?
— Командир, разрешите доложить, — и ведь ни один мускул на лице у паршивца не дрогнул, — это не ёбаный компот, а техническая неполадка. Передатчик отказал. Пришлось согласно инструкции — выйти из боя и вернуться на базу. Что же до остального, это я у медика спрошу — впервые слышу про винтовую нарезку...
Ну вот и что с ним делать?! Ведь прав как есть — и по инструкции прав, и по совести. Полезь он в драку с неисправным передатчиком — точно был бы труп, то есть какие от «спартанцев» трупы... А так всё правильно сделал. Из боя грамотно выйти и живым остаться — тоже уметь надо...
— Ясно. Прошу прощения, неправа была...
Эйлин разворачивается и выходит: техникам сейчас похлеще достанется. Потому что неполадка со связью посреди боя — это и есть ёбаный компот.

— Кто, матерь вашу, шестьсот тринадцатый борт досматривал?!
Теренс из техбатальона в стенку вжался и смотрит испуганно, как будто не командир второго звена эскадрильи «Уокер» капитан Кэллаган его в три наката кроет, а отряд имперских десантников во всеоружии по его душу объявился. А капитан знай разоряется: мол, ты мудак по субботам или как? Целый день хуи тут пинаете, пидоры злоебучие, а мы тут хоть огнем гори вашими стараниями, и сгорим ведь, потому что на работу свою кое-кто болт кладет! Руками машины чинить надо, вот этими, бля, а не тем, на чём сидишь, потому что ежели ты, долбоёб, у всей эскадрильи так передатчики проверять будешь, то где взлетим, там и пиздой накроемся! И так далее, и тому подобное, и растакую-то эскадрилью через три колена в зад крылом серебряным, и к дальним ебеням на белом крейсере...
— Да проверял я... — бормочет Теренс. — В порядке было.
— В порядке — в хуядке! — отбривает Эйлин. — В жопу я тебе этот передатчик воткну и три раза проверну, если еще такое увижу! И грабки оттуда в плечи переставлю, а майору Поплану скажу, что так и было! Это хорошо еще, что пацан не такой остолоп оказался, как ты, съебаться вовремя успел, пока имперцы его в порошок не смололи...
— Командир, — слышится от дверей, — разрешите обратиться...
— Разрешаю, лейтенант Тагава, — Эйлин отворачивается от техника и смотрит в упор на явившегося парня. Ишь, легок на помине! Чего его сюда-то принесло? Даже не переоделся, так и стоит в комбезе...
— Оставьте его в покое, пожалуйста. Не виноват он.
— Как так — не виноват?! Твою же машину и не доглядел...
— А так. Ни при чем он тут. У этой модели «спартанцев» такое с передатчиками случается. Редко, но вот так как раз — ничто не предвещало, и нате вам... Я сразу понял, в чем дело, и вернулся. По инструкции.
— Еще б не по инструкции... Ты-то откуда это всё знаешь, профессор хренов?!
— Какой же я профессор. Я только один курс на радиотехническом отучился. Вот отец у меня профессор, что верно, то верно. Авиаконструктор...
Что?! Если б всякий раз, как говорят «челюсть уронил», она и вправду на пол падала, то челюсть Эйлин Кэллаган сейчас бы смачно хряпнулась об пол ангара, и собирай потом оттуда.
— Так это Юитиро Тагава твой папахен, что ли?! — и, бросив взгляд на то, как Норио еле заметно кивает: — Что ж ты, чучело, сразу-то не сказал?!
— А... разве надо было? — вот теперь парнишка обалдел прямо, куда весь гонор делся. — Отец — это отец... а я — это я.
— Ладно тебе... Пойдем уже отсюда. Потолкуем в небоевой обстановке...

В баре после боя посидеть — самое то, особенно когда ясно, что в ближайшее время никто истребителей снова в бой не бросит. И толковать с подчиненными по душам — тоже иногда требуется. Даже с Норио Тагавой, который за кружкой пива и то умудряется говорить не то что на «вы», а на «разрешите обратиться», а матюги слушает с такой физиономией, будто он танк на стоянке, а по нему мальчишки из рогаток стреляют — ну, стреляйте, мол, стреляйте, броню и ту не поцарапаете... И откуда такой взялся? Ну да, с радиотехнического факультета, год отучился и подался в железном гробу летать. Поди ж ты, папаша — профессор, на весь Альянс знаменит, по телевизору показывают, неужели не мог единственного сына под пушки не подставлять?
— Мог, — кивает этот обормот. — Даже пытался. А я сдал сессию, забрал документы и пошел на летный.
— Ни черта ж себе... Тебе отец ничего не оторвал?
— Да нет, у нас так не принято. Мама, конечно, плакала много, он меня пытался уговорить, меня, мол, не жаль, хотя бы мать пожалел. Ты же у нас один, мол, доучился бы уже, ты отличник, тебя в аспирантуру без экзаменов возьмут, зачем тебе армия...
— А ты что?
— Ничего. Показал ему на портрет, который у него над столом в кабинете висит, и сказал: вот, наверное, Таро Тагава бы обрадовался. Летел он, значит, сюда с Хайнессеном вместе невесть на чем, страну эту со всеми строил... А потомок стучит кулаком по столу и требует, чтоб единственный сын всё, что построено, Рейху отдал, а сам пошел цифирь считать, пока другие родину защищают?!..

Дозащищались.
Конечно, наверху и раньше позориться со вкусом умели, но на это не то что ругательств — вообще слов никаких не было! Столько дрались, столько насмерть стояли, столько похоронок по домам полетело — и за что? За то, чтоб какой-то урод, крови людской не видевший и дыма не нюхавший, росчерком пера это всё к хуям послал! И выходит, что сколько ты гостей незваных ни гоняй отсюда, а всё одно найдется кому сказать — сдаемся, мол, заходи кто хочешь и бери что хочешь! Народ-то, поди, тупой, рыпаться не будет, возмущаться не станет — что наш пастух, что ихний, всё одно стадо.
Всё зря. Сидели бы лучше на жопе ровно, всё равно ничего не поменялось бы. Что здешние брешут, что тамошние, похую, чьих брехунов вечером по ящику слушать. Голосуй, не голосуй, всё равно получишь понятно что.
А может, так и надо? Да, наверно, так и надо — понять, что без толку всё, и не делать больше ничего. Ради них и задницу-то поднимать лень, ради пиздунов прилизанных.
Только одно у Эйлин не сходилось. Только одно.
«Что другой на моем месте — в тылу б отсиживался?»...
«Пить хороший чай могут только живые. Давайте сражаться, чтоб победить!».
«А я ему говорю — то-то твой предок бы обрадовался, что потомок его цифирь считает, пока другие воюют...».
Это Райнер, выходит, со своими ребятами секирой махал, чтобы срань парламентская всё коту под хвост отправила? Это Норио Тагава, получается, ради бляди в штанах институт бросил и рванул «валькирий» поджаривать? Это, в конце концов, адмирал Ян столько лет для этих мудил то людей с планеты захваченной эвакуировал, когда больше некому, то с половинным флотом Изерлон захватывал, да еще так, чтоб своих ни одного не потерять, то флагман имперский на мушку брал? Это пиздюку с телеэкрана на радость погибали ребята из эскадрильи, по чьим фамилиям капитан Кэллаган всю космическую географию от Астарты до Вермиллиона без карт изложить сможет — стоит вспомнить, кто откуда на базу не вернулся?..
Нет уж, хуйца отсосите, господа хорошие, что наши, что ихние! Одно верно: ради вас в самом деле никто пальцем на левой ноге не пошевелит. Только одно вы не поймете никогда — не одни вы в этой галактике пасетесь. Без вас найдется, за кого стеной вставать! Вы-то, дармоеды, людям без надобности, а за дом свой, за улицу родную, за отцов с матерями и друзей с соседями найдется кому заступиться, хоть вы тыщу актов о капитуляции подпишите. А уж тем, кто знает, как заступаться, и подавно сам Бог велел, хотя и нету его. Потому что если что своё, то насовсем оно. И не трожьте, сволочи, а то не так еще воевать пойдем!

Выходя из шаттла в космопорту Хайнессенполиса, капитан в отставке Эйлин Кэллаган еще не знает, куда подастся и что будет делать. Одно знает: на месте сидеть она не станет. А если и станет, то недолго.

***
На месте сидеть она и вправду не стала. Нашла на первое время кой-какую работенку — устроилась в спортивный клуб на своей же родной окраине. Не ахти, но сойдет. И платят чего-то, и форму не потеряешь, да и не прикопается никто — кому оно надо, какое радио какая-то там заштатная инструкторша из какого-то спортзала у себя дома по ночам натихаря слушает, на какие митинги ходит и с кем по комму треплется, а также где она раньше была и в каком флоте служила? С флотом, впрочем, вышла под конец накладочка: хмырь какой-то после занятий принялся в холле распинаться, как, мол, просрали наши вояки весь Альянс, а теперь повыходили все в отставку и сидят на задницах, как будто ничего отечеству и не должны были... Эйлин как услышала — мигом в холл вылетела и врезала хмырю тому в челюсть, да еще и обложила таким спартанским загибом, что ковер бы покраснел, кабы и так красный не был. А врезала хорошо, армейскую-то подготовку — ее не пропьешь. И драки в Паучьем переулке, из которых в пятнадцать еще целой выходить удавалось, тоже никуда не денешь... Поделом, в общем, козлу. Директор клуба, правда, объяснений слушать не стал: хоть сто раз поделом, а катись отсюда колбаской, коли сдерживать себя не умеешь, а то сама еще влипнешь, дура, и меня подставишь... Ну и шел бы он к хую на именины, работу и другую найти можно.
Другую работу Эйлин найти не успела. Через пару дней после увольнения по городу покатился слух, что арестовали не кого иного, как адмирала Яна. Имперцы или свои — сплетни были разные, но кто бы это ни сделал — охуели сего числа, суки такие! Нашли кого! Впрочем, нашли, что верно, то верно, бояться им есть чего, пока адмирал жив. А могли и нарочно дезу пустить, чтоб все думали, что арестовали, а на самом деле... На самом деле лучше прокатиться кой к кому, хоть и через полгорода: если уж что, то старый друг всё первый узнает.

Райнер Блюмхарт оказался занят тем, что укладывал в облезлый рюкзак камуфляжную форму. В отличие от рюкзака, не такую уж и облезлую. А дело-то, по ходу, тем еще ракетным топливом пахнет...
Выслушав краткое объяснение того, что творится, Эйлин даже ругаться не стала. Хмыкнула и сказала:
— Ну чего, мужики, если что — я с вами.
Райнер как стоял с амуницией какой-то в руках, так и застыл на месте.
— Ты что? Ты же в университет поступать собиралась...
— Ебанулся, Блюмхарт? Вы, значит, Рейху люлей вешать, а я тут сиднем сидеть, пока вас убивать будут?!
— Ну убивать — это ты хватила. Нас так легко не возьмешь.
— Это да. А «валькирий» кому сбивать? Желторотиков со всей галактики наберете?
— Не только, но... А папа твой как же?
— Зато в глаза ему смотреть не стыдно будет — за него, чай, в драку лезу, а не Рейху его и всех остальных с потрохами скармливаю!
— За него, значит? А говорила — ради трепачей в телевизоре на убой всех гонят, зад, мол, за них и то поднять лень...
Ишь ты, где оно всплыло! Когда еще разговор этот был, а он помнит. И еще ехидничать, зараза, научился!
— Да пошли эти трепачи... цум тойфель! Я что, по-твоему, такая же коза необстрелянная, как в академии была? Отличу, чай, теперь, где хуи при галстуках, а где — люди!
— А другая бы на твоем месте всё-таки учиться пошла... — и улыбается одними глазищами.
— А другой бы на твоем месте не отговаривал! Сам знаешь, зачем прошусь.
— Так что, выходит, вправду есть такая профессия — Родину защищать?
— Выходит, есть. Куда ж от нее денешься.
— Ладно, капитан Кэллаган, — расхохотался Райнер, — твоя взяла. На операцию мы тебя, конечно, брать не будем, это наше дело, розенриттерское, а вот явки и пароли кой-какие держи. На ближайшее будущее. Когда — знать дадим. И можешь еще отыскать тут по городу, кто из ваших остался... кому сама доверяешь.
Эйлин сунула бумажку с явками-паролями в потайной карман и понеслась к стоянке автотакси. А по дороге домой почему-то думала, что завтра в доме у знаменитого профессора Тагавы как пить дать будет нехилая разборка с тыканьем пальцами в портрет ихнего прапра, и придется профессору в очередной раз потерпеть, что единственный сыночек форму старую из шкафа вытянет и свалит к чёрту на рога. А что поделать — такая профессия...

***

В раю, говорят, климат, зато на Изерлоне компания хорошая: все как есть психи ненормальные! Кто сдаться хотел, сдались уже давно, кто не сдался - те при Марр-Адетте полегли вместе со стариком Бьюкоком... А эти ишь — крепость у Рейха обратно отжали, окопались в ней и дули оттуда крутят: давай, кайзер, завоюй Вселенную, долго еще будешь воевать, покуда мы живы! Нету, говоришь, Альянса свободных планет, вышел весь? Хуй тебе, величество сопливое, мы еще всем покажем!
Даже, кажется, получается чего-то показать. Сколько их в коридор приперлось, имперцев? А вот где встали, там и сели, нас просто так не отымеешь, хоть мы нерегулярные, хоть к независимой республике Эль-Фасиль приписаны! Три дня взнуздать нас пытались — и что, вышло хоть что-то? Умели бы, давно б Изерлон еще раз себе захапали. Как знамя переходящее. Нет же, не совсем Лоэнграмм ихний головой ударенный — понял, что ничего ему тут силой взять не светит. На переговоры пригласил. Вот адмирал Ян теперь с ним и поговорит...

Не поговорил.
Вести, которые Юлиан Минц привез, всех по голове обухом шарахнули. На несколько дней притих Изерлон, как ушибло: кто по коридорам бродит без цели, кто в каюте заперся и горе виски заливать... Да такое даже горем назвать нельзя — больше это, чем горе. Это все равно что в каждого, кто в крепости, из-за угла стрельнули. И убили — вместе с добродушным Ромски, с толстяком Патричевым... Вместе с Райнером Блюмхартом, не будь которого — и Эйлин Кэллаган бы здесь не было. Теперь вот она здесь, живая, а Райнера с остальными в стеклянных гробах на Изерлон привезли. А без адмирала Яна и вовсе куда деваться? Это даже не голову всем срубили, это всё равно что в бою знамя упало.
Только если знамя падает, его подхватывать надо, даром что есть кому. А если даже и некому, так тем более один выход — всем вместе взяться. Иначе выйдет, что зря всё было, что впустую люди погибали — и те, кто на «Леде» был, тоже впустую... Сейчас, как же! Изерлонцы вам не какие-нибудь, кто жив остался — тот и дело делать останется, которое погибшие не закончили!
Когда адмирал Мураи покидает крепость, прихватив с собой всех желающих, Эйлин в ответ на такое предложение ни к чьей матушке никого не шлет только потому, что адмирала Мураи очень уважает и знает, что свое у него задание. Но кому как, а ей с поля боя съебываться — никуда не годится. Профессия не дает.

Без адмирала Яна тоже приходится справляться — и все справляются. И Юлиан командиром хорошим оказался, откуда что взялось! Понятно, конечно, откуда, адмирал дурака не воспитает. И миссис Ян справляется — а уж если она после такого держится, куда остальным-то деваться? Вот все и делают, что должны. Кто на борту, кто в штабе, кто в снабжении... Каждому место найдется. Если, конечно, у этого каждого крыша в нужную сторону улетела, так, чтоб без оглядки драться тут — и силы на это брать незнамо из чего...
Из прихоти и пижонства, как конопатый вице-адмирал Аттенборо говорит? Пожалуй, что так. Крепость воюющую к Новому году мишурой по всем углам разукрашивать — это только из пижонства и можно! И в платье до полу влезть — только из прихоти, потому, что складские где-то эти платья откопали, от старых времен оставшиеся, что бы и не примерить? И только по дури веселой можно чокаться с Попланом так, чтоб рюмки звенели, будто разбиться хотят, и напиться в кои веки — нет, не вовсе до бесчувствия, какой же пилот в дугу надирается, — а так, чтоб просто легко и весело стало, чтоб анекдоты похабные травить и хохотать над ними, и очередную дразнилку про кайзера выдумывать — такую, что уши бы в трубочку у того кайзера свернулись. И на портрет адмирала Яна искоса поглядывать — эк же нарисовали, откуда ни подойди, а он всё на тебя смотрит и улыбается.
А потом с генералом Шёнкопфом завалиться в его каюту и забыть обо всём — потому как с ним иначе не бывает. Что б ни мололи там ребята, что поганец он средних лет, бабник несусветный и всё равно ему, кого ебать, лишь бы рыжая, — а Эйлин уж точно знает, что генерал всех своих рыжих на самом деле любит. И не рыжих тоже. И ревновать его ни к чему, разве товарищей боевых ревнуют? Боевую дружбу ревностью не испортишь. С другом, с ним и в койке хорошо...
А утром встать, умыться и за дела снова — имперцы-то не дремлют, им эта крепость поперек горла как стояла, так и стоит... Спятили, говорите? Мальчишка-лейтенант обороной командует? Хорош же ты вояка, кайзер белобрысый, если твоя армия горстку сумасшедших с мальчишкой во главе усмирить не может. И не усмирит — очень уж мы дом свой любим, хоть он и размером с гулькин нос. И стоять за него будем — профессия у нас такая! И даже Новый год праздновать будем — а как же не праздновать? Ведь еще год прожили. И еще поживем!

***

Всякие сражения Эйлин Кэллаган видала, и большие, и малые. Но по сравнению с тем, что сейчас сделать надо, и Вермиллион меркнет, и то, как тогда за коридор дрались. Потому что если сейчас не всыпать Рейху как следует, то вовсе ничего хорошего потом не будет. Бывают решающие сражения, бывают генеральные, а это — последнее. Или отвоюем себе свободу, или ни хуя нам гнутого! Давайте, народ, по машинам. Что значит «пацанов не брать», а, Тагава? Сам, можно подумать, старый хрыч с бородой! Нет у нас пацанов, все боевые волки. Вон и Поплан уже команду отдает — на взлет, ребята! Поехали!
В который раз — счет на мгновения, скорость бешеная, ритм как в чёртовом танце, в наушниках — «прикрой!», и прикрываешь, а потом прикрывают тебя, и «валькирии» одна за другой летят, и взрываются одна за другой — везет сегодня нашим, ух как везет, еще бы не повезло, когда вся жизнь этим боем решается!
— Ребята, будем жить! — кричит Эйлин в эфир, и кажется ей, что целый хор голосов кличу ее отзывается. Если бы прислушалась она, всех бы друзей павших в этом хоре различила: и Райнера Блюмхарта, и адмирала Яна, и майора Конева, и Ингу Фрайберг, и Волка-картежника, и кого-то из близнецов Миллеров, мать родная их разберет, кто Чак, а кто Райли... Но успеешь тут прислушаться: лазерный луч быстро до цели долетает. Вспышка — и нет ничего...

— Будем жить, командир, — бормочет в сторону Норио Тагава, глядя на пустой отсек рядом со своей машиной.
А полковник Поплан вовсе не говорит ничего — только смотрит, как вернувшиеся садятся, и думает, что славно ребята сегодня поработали. Всего шесть машин на базу не вернулось. Жаль людей, конечно, но горевать некогда — работы у живых еще валом.
А Вальтер фон Шёнкопф, глядя на то, как на мониторе появляется еще одна фамилия, только роняет веско:
— И за это мы Рейху тоже звезды дадим.

Герои истории, которую вы только что прочитали
Осторожно, спойлеры!

---

Союз Свободных Планет

---

Райнер Блюмхарт

Офицер десантного полка розенриттеров, состоящего из эмигрантов и детей эмигрантов из Рейха. Просто хороший человек и симпатичный парень.

Оливер Поплан

Пилот-истребитель, командир эскадрильи "спартанцев" в составе 13-го флота Союза свободных планет. Лучший друг Ивана Конева, возмутитель спокойствия и большой любитель женщин. Вечно выдвигает дурацкие идеи, но на самом деле умный и тонкий человек.

Вальтер фон Шёнкопф

Розенриттер, сын эмигранта из Рейха. Тринадцатый командир полка "Рыцари Розы", впоследствии командующий обороной Изерлона, бригадный генерал. Великолепный боец и известный донжуан.

.

Миди 1 | Миди 2 | Миди 3

Если у вас планшет или смартфон, то эта ссылка для вас

@темы: ФБ, ЛогГ, ФБ 2013