Сучность, воспитанная книгами
05.08.2013 в 21:10
Пишет fandom Moskva 2013:Fandom Moskva 2013, 2 lvl, мини+список
URL записи05.08.2013 в 13:01
Пишет fandom Moskva 2013:Мини, сверстано
URL записиМосковские портреты Приезжая Дом Однажды в мае Девять московских крылец |
| Название: Московские портреты Автор: fandom Moskva 2013 Бета: Анонимный доброжелатель Размер: мини, около 1200 слов Пейринг/Персонажи: Москва / Коренной москвич, Эти сумасшедшие москвички, Понаехавший Тут, Гастробайтер / Москва Категория: джен Жанр: портреты Рейтинг: G Иллюстрации: к мини есть иллюстрации, их можно посмотреть по ссылке. Краткое содержание: Такие разные москвичи. Для голосования: #. fandom Moskva 2013 - работа "Московские портреты"  Коренной москвич. Тот самый человек, что называл Тверскую Тверской, когда она была ещё улицей Горького. А площадь Ильича и по сей день называет Рогожской заставой. Если вся Россия ненавидит или по крайней мере недолюбливает москвичей, то сами москвичи, как известно, не любят Коренных москвичей. Коренной москвич в Москве дома - а значит, не обращает внимания на достопримечательности, не ходит по музеям, не помнит адресов. В Москве он ориентируется по какой-то генетической памяти, которой нет у просто москвичей и уж тем более у Понаехавших Тут. Садясь в такси, коренной москвич никогда не назовёт улицу и номер дома, это не по-московски - называть точные адреса. Он вместо "улица Таганская, дом 44" скажет "на Таганке большой кирпичный новый дом, ещё напротив такой же второй с магазином на углу, раньше там комиссионный был, а потом сантехника, а теперь уже не знаю что". И если таксист тоже Коренной москвич, то ответит: "А, это рядом с монастырём, в самом доме ещё загс, а напротив раньше магазин "Молоко" был и сберкасса? Знаю, как же", а некоренной спросит: "Дорогу покажешь?" Коренные москвичи в Москве как звери в родном лесу, дорогу безошибочно находят по старым меткам и зарубкам, по привычным запахам и следам. Адреса - изобретение недавнее и ненадёжное, номер можно перепутать, пропустить, в Москве вполне может дом 56 стоять рядом с домом 18. Следы не сотрёшь, они в памяти. А память у коренных москвичей цепкая. Коренной москвич, приходя домой или в гости, нажимает на кнопку звонка три раза - потому что в его старой арбатской коммуналке в Филипповском переулке ("ну да, Филипповский, бывший Аксаков, бывший Филипповский, бывший Иконный, бывший Протасьевский, а вы разве не знаете, как называлась ваша улица в XVI веке?"), так вот, в его старой коммуналке в Филипповском или Большом Афанасьевском или на Сивцевом Вражке против их фамилии на двери значилось "три звонка". Привычка, традиция. Ну и что, что коммуналку расселили в шестидесятых, а Коренному москвичу тогда было пять лет? Традиция - это святое. Коренной москвич с презрением относится к мечтам Понаехавших Тут когда-нибудь купить квартиру в сталинской высотке, а то и в самом Доме на Набережной - он-то точно знает, что ничего достойного, кроме пары домов в эпоху конструктивизма, после революции в Москве не строили. То ли дело московский мТодерн, ещё сохранившийся во всем своём облупленном великолепии на Бульварах и в переулочках Тихого Центра. Всё, что построено после 1913 года, Коренной москвич презрительно называет новоделом. Зато он готов протестовать против сноса дома, возведённого в 1895 году на месте снесённого флигелька, в котором на два дня останавливался Достоевский по пути в Баден-Баден. На робкое замечание, что тот самый флигелёк ведь снесли в ХIХ веке, а этот дом - рядовая застройка, Коренной москвич по-хозяйски ворчит: "И что теперь, каждые сто лет будем вот так сносить и заново строить?" Коренной москвич не считает Москвой всё, что за Садовым кольцом, даже если нелёгкая судьба уже тридцать лет как забросила его жить в Ясенево или Бирюлёво. Говорят, Призрак Коренного москвича появляется на Садовом в десятибалльные пробки? - не верьте! Что ему делать на этой окраине? Он является на Бульварном, Якиманке или Воздвиженке. Тем более что там десятибалльные пробки каждый вечер и каждое утро. Коренной москвич философски относится к работе. Работа должна приносить удовольствие, поэтому он неспешно изучает что-то в архивах или изобретает что-то в нищих "ящиках" - старых оборонных НИИ, или по полгода пропадает в экспедициях, или левачит на старой волге-двадцатьчетвёрке, скорее чтоб пообщаться, чем подзаработать. Деньги? Не в них смысл жизни, изрекает Коренной москвич - и к тому же арендная плата за три квартиры, доставшиеся в наследство от одиноких тётушек, позволяет меньше думать о суетном быте. Когда Коренному москвичу говорят, что быть коренным москвичом - снобизм и тунеядство, он смущённо улыбается, кивает и отвечает: "Да у нас на Москве так уж заведено". И он говорит чистую правду. Сыны свободны. "Эти сумасшедшие москвички" Москвички. Москвички едят на ходу, перебегают дорогу на красный, никогда не снимают высоких каблуков, садясь за руль. Москвички носят длинные, в пол, шубки из светлой норки - в метро, в троллейбусе, по московской слякоти. Москвички растягивают звук "а" - Маааскваа. Москвички работают с утра до ночи, чтобы платить двум няням и домработнице, но успевают ходить в фитнес-клуб и на маникюр. Дома они сумасшедшие мамашки, на работе - холодные карьерные стервы. Детей у них много, посчитайте сами: собственно дети (один, два или три, почему нет?), муж, бывший муж (иногда два бывших мужа), родители, одинокие тётушки, потерявшиеся в нынешней суете и нестабильности, родители мужа. Человек десять обычно набирается, и сумасшедшая москвичка ловко управляется со своей семьёй, командует, заботится, зарабатывает, обеспечивает, договаривается, воспитывает. Воспитывает в основном взрослых членов семьи, детей можно доверить тщательно отобранной специальным агентством няне. Москвички плохо знают Москву - только несколько привычных маршрутов, любимых мест, проверенных кафе и магазинов. Они могут знать Париж, Лос-Анджелес или Милан. Милан особенно, ну вы поняли, да? Но не Москву. Мечта москвички? - даже звучит странно. Москвички не мечтают, они добиваются. Нет на свете менее романтичных женщин, чем москвички. Впрочем, тайно, в душе, они способны на любовь, сентиментальную и трогательную. Эта любовь, как в поговорке, живёт три года. Все три года москвичка называет свою любовь ласточкой или медвежонком, покупает для неё косметику, нежно гладит по кожаному рулю, трепетно проводит пальцами по приборной доске. Через три года безжалостно меняет свою ласточку на новую модель актуального цвета. Вот такие они, эти "And Moscow girls make me sing and shout!", как пели когда-то Битлы. Только они могут жить в этом сумасшедшем городе. Только в этом сумасшедшем городе они могут жить. "Да мы уже пять лет как москвичи" Понаехавший Тут. Он самый настоящий москвич, нет у Москвы более преданного и страстного поклонника, чем Понаехавший Тут. Это Коренным Москва дана от рождения, досталась по наследству, а он желал, страдал, добивался - и вот добился, зацепился за краешек, укоренился на самой границе, у контрольно-следовой полосы, которую закатали когда-то в асфальт и назвали МКАДом. Кстати, если Понаехавший говорит, что живёт почти возле МКАДа - это значит за МКАДом, в Химках, Реутове или Одинцове. Если внутри - он с гордостью назовёт район, и добавит, что это буквально в двадцати минутах от Третьего кольца, и вздрогнет от привычной ненависти, когда Коренной москвич небрежно переспросит: "Коптево? Это по какой дороге?" или перепутает Раменки с Раменским. Понаехавший Тут может лучше любого экскурсовода рассказать о московских достопримечательностях, перечислить московские высотки или объяснить, как проехать к театру "Сатирикон". Он знает названия мостов на Москве-реке и шлюзов на Яузе, он давно готов рассказать о Москве своим детям, рождённым уже здесь, настоящим москвичам! И да, ещё десять-пятнадцать лет - и даже по выговору уже нельзя будет отличить его от этих снобов-коренных. В конце концов, любой Коренной москвич происходит от понаехавших. Тут. "Гастробайтер" Именно так это произносится по-московски, гибрид слов "гастролёр" и "гастарбайтер". Гастробайтеры тоже москвичи, только ни они сами, ни окружающие об этом ещё не догадываются. Сначала гастробайтеры приезжают "на сезон", подзаработать на свадьбу или на новый дом. Их притягивают шальные московские деньги и возможности. Через два-три-пять сезонов продвигаются в московской табели о рангах, без запинки произносят "клининг" и "хаускипинг", знают, как работать с венецианской штукатуркой или устанавливать камины, получают профессию и постоянную работу, потом привозят семью. Их дети растут в вагончиках среди недостроенных посёлков, в ремонтируемых квартирах или общежитиях. Им не за что любить Москву. И всё-таки это и их город, они строят и убирают его дома, асфальтируют и подметают его улицы, стоят за прилавками и кассами его супермаркетов, врастают в него понемногу, лучше всех знают, как этот город умеет бить с мыска и не верить слезам. Их дети вырастут и породнятся с коренными, их внуки будут с привычной небрежностью смотреть свысока на понаехавших и не считать Москвой всё, что за Третьим кольцом, которое к тому времени уже станет Вторым Бульварным. Ничего. Москва не сразу строилась. Название: Приезжая Автор: fandom Moskva 2013 Бета: анонимный доброжелатель Размер: Мини (1223 слова) Пейринг/Персонажи: Москва и москвичи, приезжая девушка Категория: джен Жанр: приключения Рейтинг: G Краткое содержание: Что может ждать в Москве приезжую девушку, если кроме города помочь ей некому? Для голосования: #. fandom Moskva 2013 - работа "Приезжая" - Чего сидишь-то? Поздно уже, дождь. Шла бы домой. - Ласково сказал чей-то голос. Девушка вздрогнула, подняла голову, огляделась, но рядом никого не было. - Что ты головой крутишь? Не по сторонам, вверх погляди. К девушке склонилась ветка старого дерева. - Эт-то вы со мной говорите? - не поняла девушка. - А то кто же, не он же, - ветка махнула в сторону памятника. - Он у нас не говорящий. Обижен больно на людей. А вот я - другое дело. - Понятно, я уже с ума сошла, пока тут сидела. - Да никуда ты не сошла. Лучше рассказывай, чего домой не идешь? Голос был таким ласковым и добрым, что хотелось поневоле поделиться, рассказать... - Мой дом далеко, - чуть не плача сказала девушка. - Я к другу приехала. Мы с ним договорились, что сегодня тут встретимся. А он не пришел. И мне деваться некуда. - Не москвичка, стало быть. - Протянуло дерево. - Бывает. Тут таких как ты много бывает. И совсем деваться некуда? Девушка помотала головой, закуталась покрепче в куртку. - Ладно, не грусти, - погладила ее по волосам ветка. - Справимся. Эй, Букашка, а ты тут откуда взялась? Это ж не твой маршрут. - Дело у меня, вот мимо еду. На дороге показался старый троллейбус. - Букашка, вот тут у меня, видишь что? Помощь ей нужна. Куда бы приютить? Троллейбус остановился, задумчиво помахал рогами. - Не знаю, что и сказать. В современной Москве трудно. - А если на окраины? - Ты на часы кремлевские глянь – время уже к полуночи. Кто ее там пустит? - И то верно, - пригорюнилось дерево. Троллейбус тоже замолчал. Девушка сидела, сжавшись в комочек, не в силах поверить, что такое происходит. - Слушай, - вдруг оживилась Букашка. - А что если ее к Петру Алексеевичу отправить? Там у него много места... Дерево замахало ветками в знак протеста: - С ума сошла? Да там же никому нельзя жить! Там же и река, и метро рядом, не выспится, промокнет, а если еще и эти... с Парка культуры набегут, то вообще сна не будет. - Да, жаль. А то бы там хоть конфеток поела. У Петра Алексеевича с "Октябрем" на этот счет строго. - Повесил рога троллейбус. Стало тихо, только дождь припустил сильнее. Дерево старательно прикрыло девушку ветками. - Куда ж ее? - Эх вы, - неожиданно поднялся с места памятник Шолохову. - Москвичи заносчивые. Самое правильное место не помните в собственном городе. Старик, по-вашему что, не приютит ее? Дерево и Букашка дружно ахнули. - Как же я забыла! - И ведь совсем рядом! Шолохов махнул веслом. - Разговорились. Сам отвезу. Нечего вам тут. Он свистнул, из железной воды выпрыгнули кони. Красивые донские кони, с развевающимися гривами и горящими глазами. Девушка и ахнуть не успела. как Шолохов вскинул ее на одного из коней, вскочил сам у нее за спиной, и они понеслись бешеным галопом по Гоголевскому бульвару, мимо памятника Николаю Васильевичу, мимо ярко сияющих огней ресторана "Прага", по булыжной мостовой. Не прошло и трех минут этой скачки, как они оказались у старого дома, украшенного фигурами рыцарей. - Кто такие?! Зачем? - Странница, путница. Приютить надо. - А Старик-то в курсе? - металлически лязгнули рыцари. И тут случилось совсем странное: мостовая поднялась волной, девушку выкинуло из седла, подняло этой волной к рыцарям и усадило на парапет: - Я всегда всем рад, - прозвучал глубокий мужской голос. В нем была теплота и привет. Девушке вдруг показалось, что она вернулась домой, и ее встречает любящий отец. - До утра тут побудешь, а утром все хорошо будет, вот увидишь. Рыцари распахнули перед ней какую-то дверь, незаметную снизу. Девушка вошла и оказалась в небольшой комнате, где уютно горел камин, на полу лежала шкура какого-то большого зверя, а в центре комнаты стояла большая кровать. У кровати стоял столик с закусками. Уже не в силах удивляться, девушка поела и легла на кровать. Уснула она мгновенно. А Старик, Шолохов, Букашка и Дерево дружно покачали головами. - Жалко ее, - вздохнуло дерево. - Издалека приехала, любит его, небось, а он, подлец... - Да, мы таких шашками в Дону топили, - согласился Шолохов. Старик покачал одним из домов. - Не стоит сразу судить. Рыцари, гляньте, что там у нее, как? Тихий лязг металла. Один из рыцарей тихонько, стараясь не шуметь, вошел в комнату. Гостья спала, сжимая в руке листок бумаги. Металлические пальцы осторожно коснулись тоненьких девичьих. Главное не разбудить. - Вот, пожалуйста. - Дорогая Майя, буду ждать тебя 15ого мая на Гоголевском бульваре. Вот на этой скамейке у лестницы. - Прочитал он и возмущенно отбросил листок. - Нет бы написать У памятника великому советскому писателю... Букашка рассмеялся, Шолохов обиженно замолчал. - Пятнадцатого на скамейке, - задумчиво сказал Старик. - А ты ее до полуночи встретило? Дерево кивнуло. - А до полуночи ведь четырнадцатое было, - ахнула, догадливо Букашка. Старик согласно качнул другим домом. - Перепутала, - всхлипнуло Дерево. - Что ж теперь будет? Старик вздохнул, булыжники мостовой вздрогнули. - Исправить надо. С Железной дорогой договориться. - Да как с ней договоришься, - огорченно сказала Букашка. - Она ж не московская, а российская. - И что? - удивился Старик. - Все равно поможет. Увидите. - Да кто с ней говорить пойдет? - задрал нос Шолохов, явно ожидая, что попросят его. - Я. - Прошелестело вокруг. Все замерли, притихли. Старик склонил почтительно макушку высотки. Из ночного тумана соткалась фигура высокой женщины. - Мать Москва, - восхищенным шепотом выдохнула Букашка. Теперь никто не сомневался, что все будет хорошо. Майя проснулась от того, что ее будила проводница: - Девушка, просыпаемся, Москва через полчаса. Прибываем. - Как Москва? Майя вскочила с узкого сидения плацкарта, ошалело огляделась: вагон, за окном мелькают дома, напротив сидит толстый мужчина и пьет чай. А разве она не ночевала в странном доме с рыцарями?.. Разве она не была уже в Москве? Поезд подошел к перрону. Майя вытащила сумку, вышла на улицу. Кругом шумел вокзал. Она, как во сне, пошла к метро. Автоматически вышла на станции "Кропоткинская". Впервые будучи в Москве, она точно знала, как купить билет в метро, до какой станции ехать, где выйти, как пройти до лавочки, на которой они договорились встретиться. Она опустилась на лавку рядом с каким-то памятником, на котором был изображен то ли дед Мазай и его зайцы, то ли какие-то лошадиные головы и странный человек в лодке. "Михаил Шолохов", - прочитала она надпись на памятнике. И снова возникло ощущение, что все это с ней уже было. - Майка! - раздался крик. Она вскочила, к ней бежал высокий темноволосый парень, с зонтиком в руке. Он подбежал, обнял ее, подхватил, закружил на месте: - Приехала! Ты приехала. Какое счастье. А я уже испугался. Мне сегодня приснилось, что я прихожу, а тебя нет. И пишу тебе, звоню, а ты не отвечаешь. - Мне тоже сегодня сон приснился, - рассмеялась в ответ Майя. - Про Москву. Они пошли, обнявшись по Гоголевскому бульвару в направлении Старого Арбата. Дерево помахало им вслед ветками, приветственно прогудел проезжающий мимо троллейбус с буквой "Б" на переднем стекле, даже памятник Шолохову криво улыбнулся, провожай их взглядом. На Старом Арбате солнце отразилось на шлемах рыцарей, заставив их засиять. Парень и девушка шли по Арбату, и Москва улыбалась, глядя на них. Название: Дом Автор: fandom Moskva 2013 Бета: fandom Moskva 2013 Размер: мини, 1 206 слов Пейринг/Персонажи: Москва и москвичи Категория: джен Жанр: повседневность, ангст Рейтинг: G до PG-13 Предупреждения: Краткое содержание: В центре Москвы стоял старый дом. Для голосования: #. fandom Moskva 2013 - работа "Дом" Этот дом был для него символом старого и уютного района, где прошло все Лёшкино детство. И хотя до бабушкиного дома на Верхнем Михайловском проезде было удобнее пройти дворами, он всегда шел одним и тем же маршрутом – от метро прямо по Серпуховскому валу, переходил по трамвайным путям Шаболовку и уже там нырял в разветвлённую сеть переулков. Лёшка сам толком не мог объяснить, зачем идти длинной дорогой, но ему нравилось любоваться этим домом. Еще с детства остался яркий парадный образ этого высокого восьмиэтажного строения приятного желтовато-коричневого цвета, который как одинокая створка ворот, высился над низкими и серыми домами эпохи конструктивизма. Однажды маленький Лёшка спросил бабушку – почему на другой стороне вала не построен такой же дом, как, например, в центре, где дома часто похожи на большие приветливо распахнутые ворота, приглашающие пройти по улице. Бабушка тогда только пожала плечами, зато старичок, сидевший на лавочке под тенью раскидистого дерева, оторвался от просмотра газеты и сказал, что по плану строительства дом был куда больше, но началась война, какой уж тут второй дом напротив, этот бы достроить. – И всё равно получилось очень красиво! – Восторженно сказал Лёшка и задрал голову, что бы еще раз полюбоваться на высокие пилоны, балконы с резкой оградкой и, конечно же, на красивый, как желтые лепестки, орнамент, тянувшийся по широкому карнизу крыши. Эх, забраться бы на самую верхотуру, потрогать этот узор руками, рассмотреть поближе… Лёшка тихонько вздохнул. Старичок, заметив его мечтательно-расстроенный взгляд, только хмыкнул в усы и снова спрятался за газетой. Лёшка заметил, что у него натруженные мозолистые пальцы, а на тыльной стороне ладони зеленоватой татуировкой змеились высокие ломаные буквы «МЗОЦМ». Лёшке хотелось спросить у старичка про дом что-то ещё, но бабушка сказала, что это нехорошо – приставать с расспросами к незнакомым людям, и Лёшка нехотя поплелся за ней следом, но на каждом шагу оглядывался – старичок все так же сидел на лавочке и переворачивал газетные листы. – Бабушка, – спросил Лёшка, когда они уже свернули в Верхний Михайловский проезд и подходили к пятиэтажке из красного кирпича, – бабушка, а что такое м-з-о-ц-м? Что это? – Дай-ка подумать… Знакомое слово очень, – ответила бабушка и тут же рассмеялась. – Как же, как же, знаю. Это же наш завод, московский завод по обработке цветных металлов, – и она махнула рукой в сторону Серпуховского вала. – Рядом с твоим любимым домом. Лёшка смутился, покраснел и насуплено пробормотал, что вовсе дом и не любимый, просто красивый очень. «Самый красивый», – добавил он про себя. – «Самый-самый красивый в мире». Свое мнение Лёшка, а теперь уже Алексей, не поменял и спустя годы. Дом все также приветливо встречал его на углу бульвара, и был прекрасен в любую погоду. Если смотреть со стороны Серпуховской площади, то весной после дождя он был похож на старинную вазу, в которую только что поставили срезанные цветы, а зимой на фоне голубого, будто заставшего морозного неба – на прекрасную скульптуру, высеченную из желтоватого мрамора. В сентябре дом искрился яркими красками осени, которые проливались на бульвар и случайно задевали и дом, а летом тихо дремал в знойном мареве дней. – Ну привет, – говорил ему Алексей взглядом и спешил дальше, по делам. Иногда он встречал на бульваре того самого старичка с татуировкой названия завода, обычно он сидел на лавочке, читая газету, или степенно прохаживался с тросточкой по бульвару. Иногда Алексею казалось, что старичок нисколько не изменился за прошедшее время. На нем постоянно было одно и тоже выцветшее рыжевато-желтое пальто, поношенная шляпа, подмышкой была зажата неизменная газета и трость с массивным бордовым набалдашником. Завидев Алексея, старичок слегка прикасался рукой к полям шляпы, здороваясь с ним, как со старым знакомым. Алексей в ответ улыбался и говорил «здравствуйте». Иногда они перебрасывались парой слов о погоде, и Алексею были приятно такие случайные встречи, оставляющие после себя тепло на душе. Дом, старичок, частые визиты к бабушке – все это вселяло в Алексея уверенность, что так будет всегда. Но однажды, когда он ближе к вечеру шел по бульвару, загорелый, только что вернувшийся из Египта, что-то дрогнуло в его душе, засело беспокойной занозой. Вроде бы все было как обычно, но какой-то тревожный непонятый шум доносился с другого конца Серпуховского Вала, и Алексей, оскальзываясь на снегу, поспешил вперед. В ранних мартовских сумерках были хорошо видны два гигантских экскаватора с массивными ковшами. Они, как два больших стервятника, склонились над домом, с грохотом вгрызаясь в его стены. Алексей охнул и привалился спиной к холодному стволу дерева, не в силах поверить своим глазам. Дом стоял уже без крыши, будто раздетый и совершенно беспомощный. Балконов с резными оградками уже не было, на их месте под слоем желтой краски словно кровавые пятна были видны красные кирпичи… В застекленных дверях печальными отблесками отражался свет фонарей. Было тихо – ради сноса дома перекрыли движение, и только глухие звуки рушившихся перекрытий стоном разносились по бульвару. Этот обреченный стон эхом разносился по окрестным дворам, и становилось жутко от осознания, что и у дома может быть душа, которую сейчас так безжалостно терзают железными ковшами. В первый момент Алексей с криком протеста хотел рвануться вперед, остановить это безумие, но холодный морозный воздух захлестнул легкие, и он только закашлялся. – Бесполезно, молодой человек, – раздался рядом вдруг тихий, полный скорби, голос. – Это уже не остановить. Третий день мучают, и никак не закончат… Алексей обернулся. На запорошенной снегом лавочке в тусклом свете фонаря сидел знакомый ему старичок. Сгорбившись и тяжело опираясь на трость руками, он подслеповато смотрел на полуразрушенный дом. – Зачем же они так… – Тихо произнес Алексей, присаживаясь на край лавочки. – Такой красивый дом… – А ни за чем, – глухо откликнулся старичок и сильнее сжал пальцы на набалдашнике. – Завод сносить стали, и дом решили. Чтобы совсем, значит, пространство освободить. Тут новый жилой квартал делать надумали, вот и… – Идиоты, - резко сказал Алексей. – Идиоты они, вот кто. Завод еще ладно, но дом… Дом! Памятник эпохи, самое красивое строение на всем Валу! Кому мешал? – Не горячитесь, молодой человек. Ничего уже не изменить. Дом снесут. Построят новый, и через пару лет никто уже точно не скажет, что здесь было раньше. Человеческая память недолговечна, так уж повелось. – Я буду помнить, – возразил Алексей. – Всегда буду помнить, никогда не забуду. Свое детство, яркие воспоминания – такое забыть невозможно. Я до сих пор помню, как первый раз увидел Вас на бульваре, Вы тогда читали газету, а я был маленький и хотел приставать к Вам с расспросами про этот дом. А бабушка сказала, что это нехорошо, мешать незнакомым людям… – Что же… Возможно, иногда человеческая память весьма цепкая, – усмехнулся старичок. – Прощайте, молодой человек. Вряд ли мы с вами когда-нибудь еще увидимся. Признаться, я был рад, что мы все-таки встретились. Мне было приятно с Вами поговорить на прощание. – Вы переезжаете? – спросил Алексей, снова чувствуя тревогу. ¬ – Вернее будет сказать – ухожу, – ответил старик, с трудом поднимаясь с лавочки. В свете фонаря мелькнули полустершиеся буквы на татуировке «МЗ…О…М». – Этот дом и завод – вся моя жизнь, без них я ничто. – Вам помочь? Давайте я провожу! – Алексей порывисто вскочил, но тут же в грудь ударил сильный порыв неизвестно откуда взявшегося ветра, и его толкнуло обратно на холодные доски лавочки. В лицо полетели мелкие крупинки снега. Когда ветер стих, старичка уже не было видно. Алексей встал и огляделся по сторонам. Он был на бульваре один. Неярко горели фонари, мягко серебрился в их свете снег. Вдруг громко ухнуло, раздался оглушительный треск, и еще одна стена дома медленно осела вниз. – Я буду помнить, – хрипло поклялся себе Алексей, сжимая кулаки. – Всегда буду помнить. Название: Однажды в мае Автор: fandom Moskva 2013 Бета: fandom Moskva 2013 Размер: мини, 1380 слов Пейринг/Персонажи: Москва и москвичи Категория: джен Жанр: повседневность Рейтинг: от G до PG-13 Предупреждения: POV рассказчика Краткое содержание: Два человека вышли после работы в город. Для голосования: #. fandom Moskva 2013 - работа "Однажды в мае" Прежний директор взял его то ли из жалости, то ли что бы не платить налоги, но, наверное, из жалости все же больше — в Москве и нормальному человеку трудно устроиться, а инвалиду тем более. Потом, как мне рассказали, начальство сменилось, а Блаженков остался и продолжал выполнять свои скромные обязанности пешего курьера. Подать документы в пенсионный фонд, отвезти декларации в налоговую, передать клиентам, которые находились внутри Садового Кольца, договоры и макеты — поездок было, не больше двух в день, но Блаженков радовался и этому. Одна нога у него была чуть короче другой, он всегда ходил, опираясь на трость, но при этом исполнял поручения быстро и всегда в нужный срок. Когда начальник удивленно спрашивал, как это так получается, он только скромно улыбался и отшучивался, что это сама Москва помогает, подсказывает самые короткие пути и указывает на тайные проходы между уличками и переулками центра. Весь коллектив фирмы считал его немного странным, за глаза звали Блаженным и лишний раз старались не обращать на него внимания. Но Блаженков этого словно и не замечал. Он незаметно уходил выполнять поручения, так же незаметно приходил, садился в обычно пустой переговорной и читал книгу в ожидании нового задания. Когда я увидел его первый раз, то принял за ожидающего клиента. Чисто выбритый, всегда опрятно одетый Блаженков никак не напоминал курьера, скорее он был похож на молодого менеджера, только начинающего строить карьеру. Но его улыбка, всегда осторожная, немного виноватая, и взгляд серых глаз, печальный и будто заискивающий, ставили все на свои места. Возможно, мы с ним никогда бы и не стали хорошими знакомыми, если бы не один случай, который помог мне узнать Блаженкова с лучшей стороны и завязать с ним дружбу. За окном пышным цветом распускался май. Одни праздники только закончились, другие еще не спешили начаться, и я изнывал в офисе от безделья. Коллеги устроили себе настоящие майские каникулы, взяв несколько дней за свой счет, а меня, как новенького, назначили дежурным. В офисе остались только три менеджера, я и Блаженков. Первый день ничегонеделания я еще кое-как вытерпел — разобрал документы, перебрал папки с образцами бумаг, повисел в интернете, но на второй уже изнывал от безделья. Я любил работать, можно даже без преувеличения сказать, жил работой, от одного интересного заказа и проекта до другого, и когда наступал простой — совершенно не знал, чем себя занять. И тут мне на помощь совершенно неожиданно пришел Блаженков: робко постучался в дверь и, услышав мое бодрое «войдите!», заглянул в кабинет: — Добрый день, Александр, — улыбнулся виновато . — Можно у вас немного посидеть? В переговорной совсем дышать нечем, а здесь кондиционер есть... — Садись, конечно, — я кивнул на стул около окна и, немного помолчав, спросил: — А что ты такое все время читаешь? Блаженков удивленно поднял на меня глаза. — Про Москву читаю, весной на развалах много всяких книжек можно найти. Знаете, это очень интересно, читать в книгах про те места, мимо которых каждый день ходишь, — сказал и снова уткнулся в книгу, словно испугался, что вопрос был задан из праздного любопытства и мне это неинтересно. — Наверное, ты прав, — согласился я, поигрывая в руках карандашом и тоскливо глядя в окно. — Весной и летом я даже завидую курьерам — почти все время на воздухе, никаких пыльных и душных офисов... Ходишь по Москве, любуешься на тихие улочки, старинные дома, ищешь нужные фирмы... Я и сам работал курьером, только недолго. — А почему? — одними губами выдохнул Блаженков и придвинулся ближе. Мне даже показалось, что-то странное мелькнуло в его обычно тусклых серых глазах. — Топографический кретинизм, — признался я. — С трудом ориентируюсь в незнакомых местах. Теряюсь и выставляю себя полным дураком. Хотя заблудиться сейчас в Москве... Я бы не отказался. — Сегодня же пятница, короткий день, — неожиданно сказал Блаженков. — Москва в майские сумерки очень красива. Не хотите посмотреть на нее, Александр? Я удивленно перевел взгляд на Блаженкова, не зная, что ответить на это необычное предложение и как бы поделикатнее отказаться, но тот понял мое молчание иначе и поспешно уверил: — Вы не думайте, я довольно быстро хожу, только иногда нужно немного постоять, отдохнуть. ** Из офиса мы вышли вместе — я и Стас Блаженков. Он в самом деле ходил быстро, ловко переставляя трость, а следом приволакивая больную ногу. Первое время мне было неловко идти рядом с ним, я молчал, не зная, что сказать и как начать разговор, Стас тоже молчал. Наверное, чувствовал то же, что и я. Мы прошли тихий двор старинного особнячка, где в полуподвальном помещении находилась наша фирма, нырнули в низкую арку и оказались на бульваре. В вечерние часы он был наполнен тишиной, только позвякивал вдалеке трамвай. — Извини, наверное это было плохой идеей, — нарушил молчание Стас и тут же поправил себя, отстранился, снова стал Блаженковым. — Извините. Он стоял, опираясь на трость, и грустно смотрел на ровный ряд деревьев, на трамвайные пути, на пыльную мостовую. — Нет, — твердо сказал я, понимая вдруг, что Стасу нужна вовсе не жалость. — Это хорошая идея, только бульвар не то место, где можно заблудиться. — Тогда пойдем? — предложил он и указал тростью в сторону тихого, залитого ярким солнцем переулка, и я согласился. Стоило сделать всего несколько шагов от бульвара, как нас окружила совсем другая Москва, будто бы мы со Стасом перенеслись в прошлое. Все здесь было странно и непривычно для меня — низкие домики в два-три этажа словно сбегали вниз по переулку, а до неба, казалось, можно дотянуться рукой, так оно было близко. Я застыл на мгновение, завороженный этой картиной, и Стас мягко, приветливо улыбнувшись, потянул меня за рукав. — Здесь каждый дом особенный, — сказал Стас. — У каждого своя история, своя судьба. Вот это — бывший доходный дом, а это — старинная усадьба, и знаешь что? — таинственным шепотом спросил он. — Что? — Там до сих пор живут потомки ее прежних владельцев, представляешь? Невероятно... Прошли годы, отгремела революция, потом раскулачивание... И вот в двадцать первом веке все снова встало на свои места... Не чудо ли? Я согласился, что и в самом деле — чудо. И невольно подумал, как же нужен Стасу собеседник, тот, с кем можно поделиться своими мыслями, чувствами, просто не быть одному. Мы пошли дальше. У большого пустыря, окруженного домами, Стас снова остановился и не без гордости сообщил: — Хитровская площадь! Вот она, красавица. Восемьдесят лет была спрятана ото всех, а адрес существовал, был адрес, представляешь? Я представлял смутно — как это, площади нет, а адрес есть, и Стас принялся рассказывать, сначала про переименование, потом про школу, построенную на месте площади, про трамвай, который ходил здесь до шестидесятых годов. И вот теперь школу снесли и Хитровка снова обрела свой настоящий вид, стала такой же, какой была двести лет тому назад... Стас говорил легко, быстро, даже немного торопливо, словно боялся, что его могут остановить, прервать, сбить с мысли. Но я молчал, внимательно его слушая. Мы сидели на бетонных блоках, нагретых солнцем, Стас прислонил к ним свою трость, и она, отбрасывая узкую тень, напоминала мне часовую стрелку. Где-то далеко на бульваре шумели машины, изредка позванивал трамвай, и под тихий голос Стаса мне казалось, что мы в прошлом. Что это не трамвай, а конка спешит сейчас по бульвару, а со стороны Хитровского переулка вот-вот выйдет суровый усатый постовой и погонит нас прочь, чтобы не бродяжничали где попало. Но все это, конечно, были только мои фантазии. — Хорошо, — сказал я, когда Стас замолчал, переводя дыхание. — Давно я так не отдыхал. Спасибо тебе, Блаженков. — Это еще что, вот на следующей неделе можно еще дальше пойти, туда, — он махнул рукой куда-то вверх. — К дому Мазепы сходим, там тоже красиво, и куда ни посмотри — история... Я как раз книжку одну дочитаю, будет что рассказать. Было в голосе Стаса и облегчение, что я доволен его обществом, и радость, что впереди целое лето и есть теперь у него кто-то, с кем можно не только переброситься парой вежливых слов, но и поделиться чем-то тайным и сокровенным. Я не удержался, хлопнул его по худым плечам и рассмеялся: — Придется тебе читать еще больше обычного. Я люблю слушать интересные истории. Вот так и началась наша с Блаженковым дружба. Только одну историю Стас мне так и не рассказал, не стал объяснять, как это ему удается так быстро перемещаться по городу, сказал — Москва обидится, если он ее секреты выдавать будет, и посмотрел при этом серьезно, без тени улыбки. И почему-то мне кажется, что так оно и есть. Название: Девять московских крылец Автор: fandom Moskva 2013 Бета: fandom Moskva 2013 Размер: мини, 1098 слов Пейринг/Персонажи: Московские вокзалы и станции Категория: джен Жанр: повседневность Рейтинг: G до PG-13 Предупреждения: нету Краткое содержание: Московские вокзалы. Для голосования: #. fandom Moskva 2013 - работа "Девять московских крылец" У Москвы таких крылец несколько. Вокзалы... Через них мы приезжаем в город, через них уезжаем. Кто-то каждый день, кто-то раз в году, неважно. Открываются двери вокзала, и мы попадаем в совершенно особый мир. Начнем с крыльца. Пригородные железные дороги. То самое крыльцо города. Вот вам, люди добрые, загадка: «Длинное, зелёное, пахнет … много чем...» Правильно: подмосковная электричка. И пахнет она не только тем, о чём старая загадка. А пахнет заводской смазкой на платформе Фабричная и станции Депо. Пахнет полем на платформе Семхоз, хлебом в Бородино и лошадьми в Коневом Бору. Пахнет стройкой на Красном Строителе и морем на Красном Балтийце, танковым полигоном в Кубинке и самолётами в Монино. Тёплым живым огнём свечей в красавицах церквях Звенигорода. Мелким дождичком на Ситенке, родниковой водой в Родниках и сумраком леса в Овражках и Туголесье. И колбасой тоже может пахнуть. На Сетуни, например. И чудесной глиняной игрушкой пахнет. В Гжели. И ядрёными лесными грибами в Подосинках. И страшной историей в Александрове, Малоярославце и Голутвине. И дальней дорогой в Волоколамске. Вот и пыхтит по рельсам старенький труженик-поезд, помогая добраться из Москвы и в Тверь, и в Тулу, и в Рязань... Нет, в помпезный центр он не полезет. «Где нам? Да и зачем? Мы уж как-нибудь по окраинам тихонько проскочим до своего вокзала, и — обратно. Людям ехать надо. А нам, стало быть, работать». А вот в Питере, говорят, целый вокзал пахнет снежной свежестью. Что ж, возможно! Питерцам виднее. Вот такое оно, наше крыльцо. Где-то мраморное с чугунной кованой решеткой, где-то с резными деревянными коньками, а где-то просто в три дощатые ступеньки. Теперь о входах. Парадное крыльцо это у нас несомненно вокзал Ленинградский. Вокзал двух столиц. Имперски пафосный и холодный. Внутри совершенно пустой и гулкий как шум революции. Вот захочешь к поезду пораньше приехать и на вокзале подождать, ан нет! Обломайся, пассажир несчастный! Свободных мест не держим! Или ступай на верхотуру, или ходи, веди здоровый образ жизни! Но зато, если скажете о Его Вокзальшестве Ленинградском или о его питерском собрате: "Встретимся на вокзале у головы", то поймут вас совершенно однозначно. Не разминетесь! И приезжает сюда публика в основном чистая, культурная, деловая. Здесь кучи мешков не встретишь, всё больше — кейсы, портфели, небольшие чемоданчики. Окно в Европу, так сказать! Правда, у них там расстрояния по сравнению с нашими... А через площадь — совсем другие ворота. Вокзал Казанский. Этот не чета пафосному соседу. Тут караван-сарай. Большой, добрый и щедрый как сама Москва. Тут дорога дальняя. Отсюда поезда через всю страну идут. Аж в Караганду можно уехать! Здесь круглосуточно дым коромыслом. Первый поезд уходит в 0-15, последний — в 23-50. Поезда — вагоны — прибыл — убыл — электрички — товарные... И так — каждый день. Ночью часа три передохнуть, а потом — снова. Снова в билетные кассы выстраивается очередь. Да, в 21-м веке! Не все же верят этой чёртовой железке компьютеру! В кассе надёжней! Там кассирша сидит! А кассирша в кассе — царь и бог! Может и обслужить тебя по первому разряду, а можно из-за неё и на поезд опоздать. Гудит вокзал. Вот встречают поезд носильщики. Наверное, они первыми принимают то, что приехало в Москву из далёких краёв. И арбузы из Астрахани, и пуховые платки из Оренбурга. И свежий северный ветер из Мурманска. И даже летнее солнышко из Адлера. И разлетается это потом по всей Москве. И через метро, и через таксистов, круглые сутки толпящихся на вокзальной площади. Но это уже совсем другая история. Кряхтит старый вокзал: «Много мне! Заберите хоть что-нибудь! Вон рядом два молодых-реконструированных ленятся!» «Нет», - говорят ему. - «Терпи. Вот гляди - у тебя через площадь помощник есть". Верно, есть. Ярославский. Отсюда и в древний Ярославль можно, и в Лавру, и к космонавтам в Звездный городок. А можно и на Байкал. Но - размерчик не тот. Впрочем, молодые-реконструированные тоже не сильно спят. Гоняют поезда аж до Севастополя, Алма-Аты, Нижнего, Владикавказа. Добрая половина «понаехавших тут» понаехала как раз через Курский и Павелецкий вокзалы. Большие. Новые. Современные. Курский так совсем модерновый. Так и сверкает на всю округу стеклом и бетоном. Машины по стоянке — туда-сюда, эскалаторы — вжик-вжик, табло сверкают, носильщики бегают... Но вокзал как будто нежилой. Видать, прежний Вокзальный отказался переезжать. Или плохо попросили. Впрочем, также говорят, что он всё-таки переехал и поселился в длиннющем подземном переходе на платформы. То-то там иной раз ветрило завывает как перед бедой и всякие неприлично ведущие себя личности так блуждают, что на поезда опаздывают! Шумят Белорусский и Киевский вокзалы. Тут тепло. Тут не чужих встречают. Правда, Киевский построже да погорделивее. "Но-но!" - так и говорит он заезжему гостю. "Меня сам Шухов строил! Ты в гости-то приходи да не балуйся!" А Белорусский пальцами не грозит. Только платком взмахивает, и провожая, и встречая. Как в те далекие годы. Вокзал все помнит. "Еще бы", - вздыхает он. - "Столько слез. Сперва от горя, потом от радости. Разве такое забудешь?" Говорят, 9 мая там до сих пор видят женщину, пришедшую встречать с войны то ли мужа, то ли сына. Да не встретившую. А на Савёловском — тишина и спокойствие. Даже в часы «пик». Только пригородные электрички. Никаких поездов! Зал ожидания чистенький, в кассах никаких очередей. Лепота! Но все они дружно недоумевают, глядя на Рижский вокзал. - Слышь, дружок, - ухмыляется Павелецкий. - Тебя зачем строили-то? Два поезда в сутки! Ты кассиршам на зарплату больше денег тратишь. - Чего-чего, - мгновенно нахохливается Рижский. - Меня не спрашивали. Сидел бы я себе в маленькой цивильной Риге. Пил бы рижский бальзам. А теперь вот тут торчу как … - В Риге... - хмыкает, улучив минутку, Казанский. - А в Великих Луках не хочешь? Там, говорят, не только луки, но и лужи великие. Герой. Даже электрички и те через Ржевскую проскакивают так, что ты их только и видел! И все, кроме Рижского, весело тренькают проводами. А Рижский обиженно надувается и сердито захлопывает окошко последней кассы. Вот так они и работают: приезд - отъезд, командировочные, отпускники, челноки, грузы, дети, собаки, садовый инвентарь... Каждый день. Но вот наступают выходные, и в электричках на всех вокзалах появляется особый вагон. Четвертый. Тот, кто никогда не видел, как в такой вагон садятся люди с рюкзаками, то мало знает о подмосковных электричках. Это туристы. Бродяги. Здесь можно встретить и юношей, обдумывающих житье, и уже изрядно умудренных жизнью людей. Вот не будут они в законный выходной сидеть дома! Не будут мерять дороги пробегом автомобиля. Ногами померяют! И подмосковные дороги с ними дружат. А электрички могут им задорно погудеть или подмигнуть фонарем, если зайцев среди них будет немного. А могут и посвистеть осуждающе, если что не так. Впрочем, это уже совсем другая история. |
@темы: ФБ 2013, Моя Москва