Сучность, воспитанная книгами
25.01.2015 в 15:15
Пишет WTF Povest Vremennyh Let 2015:WTF Povest Vremennyh Let 2015: визитка
Так что же это вообще такое, «Повесть временных лет», и с чем ее едят? Вроде и несложный вопрос, но так ли легко на самом деле на него ответить? Только ради бога, не пытайтесь сейчас украдкой заглянуть во всезнающий Гугл или же подсмотреть в Википедии, Великой и Ужасной. Там вы скорее всего прочтете что-нибудь вроде — самый древний или «наиболее ранний из дошедших до наших дней летописных сводов». И попадете впросак (:
В этом месте мы, пожалуй, поставим еще один кат. А вдруг не всем так уж и интересно погружаться в тонкости спора летописных сводов — у кого длинн... в смысле, кто первый встал, и чьих будут тапочки? В этом случае вы можете спокойно пропустить его и продолжить чтение дальше.
Во-первых, кто сказал, что ПВЛ дошла до нас с вами? До нас дошли лишь две позднейшие редакции первоначального текста «Повести»: вторая, игумена Сильвестра от 1116 г., и третья — редакция 1118 г. работы неизвестного автора. Как выглядел оригинальный Несторовский текст 1113 г., мы, увы, можем только догадываться.
Впрочем, есть и иные гипотезы. Как вносящие лишь незначительные правки в привычную эту схему: например, относящие редакторскую работу Сильвестра к 1117 г., а редакцию 1118-го датирующие 1119-м. Так и полностью ее ломающие: отвергающие, скажем, само существование третьей редакции или же настаивающие на том, что изначальный текст Нестора все-таки сохранился до наших дней и читается в составе Новгородской первой летописи... Et cetera et cetera!
И здесь мы переходим ко второму. А кто сказал, что ПВЛ — древнейшая? В основе «Повести» Нестора лежит Начальный свод 1093 г. игумена Иоанна, полнее, нежели в ПВЛ, сохранившийся в составе Новгородской первой летописи (НIЛ) Старшего и Младшего изводов. Более того, первая часть НIЛ Старшего извода представляет собою оригинальную рукопись конца XIII века — в частности, в ней читается почерк Тимофея, пономаря церкви святого Якова из Людина Конца Новгорода, работавшего в 1280-х — 1290-х гг. В то время как древнейший манускрипт ПВЛ сохранился в составе Лаврентьевской летописи, названной так в честь одного из писцов, монаха Лаврентия, переписавших в 1377 г. Тверской летописный свод.
Таким образом, и по сохранению образца старейшего летописания, и по древности дошедших до нас пергаментных тетрадей, которых когда-то касались рука и перо реальных летописцев прошлого, неоспоримый приоритет принадлежит именно Новгородской первой летописи Старшего извода, а вовсе не ПВЛ!
Увы, но единого же мнения о том, что из себя представляла «Повесть временных лет» с точки зрения ее автора, не существует до сих пор. Хроника? Но погодные записи составляют хорошо если половину ее объема, перемежаясь пространными реминисценциями на самые различные темы. «Чтение для политического воспитания подданных», как выразился один из отцов-основателей русской школы изучения летописей? Или же публицистика, облеченная в форму исторического сочинения, как писал другой классик? Есть даже такая экзотическая версия, что «Повесть» должна была служить своеобразным «отчетом» перед Богом и предназначалась для того, чтобы быть зачитанной на Страшном Суде! Наши предки, хоть и не слышали никогда ни о Нострадамусе ни о майя с их календарем, тоже, знаете ли, время от времени жили с уверенностью, что конец света наступит вот-вот, едва ли не в следующий вторник.
Но все это — лишь предположения ученых. О подлинных мотивах Нестора Летописца мы вряд ли когда-нибудь узнаем наверняка. Во всяком случае, пока какая-нибудь светлая голова не создаст наконец машину времени и не отправится в прошлое, чтобы взять у него интервью. Надеюсь, мы с вами доживем до того момента (:
Но почему же именно «Повесть временных лет» занимает особое место в нашей истории и культуре? В чем ее самость-самость, раз уж даже на древнейшесть она претендовать не может? Дело в том, что ПВЛ венчает собою долгий, начатый еще при Ярославе Мудром, процесс становления канонической версии первых веков русской истории, от Потопа и до 1110-х (в зависимости от редакции) годов. Если Древнейший свод Иоанна, что мы читаем в Новгородской Первой летописи, был еще лишь сырцом, грубой заготовкой, то «Повесть временных лет» черноризца Нестора, пройдя дополнительную огранку двух редакций, разумеется, стала тем краеугольным камнем, на котором все последующие века возводили свои труды новые и новые летописцы. На котором и до сих пор зиждется наша с вами история.
А еще «Повесть» донесла до нас первые образцы древнерусской житийной литературы, первый русский апокриф на Новый Завет, первые примеры беллетристики, сатиры и фантастики, этнографических и краеведческих очерков, очерки о монастырской жизни, отзвуки богословских диспутов и отрывки так и ненаписанных мемуаров друзей и собеседников летописца, отголоски желтой прессы своего времени и героической дружинной поэзии, легенды и предания, и сухие строки выверенных до последней (нет, не запятой, она появилась в русском языке тремя веками позже) буквы международных договоров... и многое-многое другое.
Например, вы знали, что на Руси во времена Нестора были знакомы с таким священным буддистским текстом как «Вималакирти нирдеша сутра»? А теперь вот знаете (;
Подводя итог, можно сказать, что «Повесть временных лет» — это, в первую очередь, уникальная антология древнерусской литературы, вот уже на протяжении не одного столетия приковывающая внимание тысяч ученых. Заставляя строить все новые и новые теории на основании скупых летописных строк, и совершать неожиданные открытия там, где, как казалось, уже давно нечего ловить. И творение Нестора и его редакторов по-прежнему, спустя добрых девять веков, не устает поражать и преподносить удивительные сюрпризы.
И кого же мы первым встречаем на ее страницах буквально в первых же строках? Ной и сыновья его Хам, Сим и Иафет. Ба, знакомые все лица! Правда, немного по другому канону. Стоит ли останавливаться на них подробнее? Вряд ли. Да и роль у них в нашей «Повести» не столь уж и заметная. Что ж, идем дальше.
А дальше у нас — апостол Андрей Первозванный. Вот те раз, еще один кроссовер! Кто сказал, что Фандомную Битву придумали только в XXI-м веке?
Листаем, листаем.
О! А вот и первые оригинальные персонажи. Причем, не только нашего канона, но вообще — всей русской литературы. Знакомьтесь: братья Кий, Щек и Хорив, давшие свои имена трем горам, на которых возник древний Киев, и собственно самой «матери городов русских», и их самовольная сестра Лыбедь, именем которой была названа протекавшая южнее Киева и словно бы убегающая от него, речка, правый приток Днепра.
Да, именно так — Лыбедь, не путайте с Лебедью или же Царевной-Лебедью. Этимология этого имени до конца не ясна, но вряд ли на самом деле имелось в виду сходство с птицей. Впрочем, отождествление нашей Лыбеди с героиней Старшей Эдды Сванхильд, т.е. «Лебедью Битвы», у которой так же было трое братьев, по-своему интересно. Но крайне дискуссионно.
Увы, но, хотя и некоторые параллели преданию о Кие и его братьях встречаются даже в Армении, что позволяет нам возводить этот миф еще к скифским временам, о какой-либо историчности сих персонажей говорить не приходится. Как, впрочем, и о следующей триаде героев «Повести» — братьях Рюрике, Синеусе и Труворе. Причем, если Рюрик хотя бы теоретически имеет некий исторический прототип — Рорика Фрисландского, — который, впрочем, на Руси никогда не бывал, то братья его и вовсе появились лишь на кончике пера нашего летописца.
Радим и Вятко, Аскольд и Дир... Но это все опять же из разряда мифов. Олег Вещий... Уже лучше. Для него хотя бы имеется пусть и одно единственное, но таки документальное подтверждение факта его существования и даже княжения в Киеве — русско-византийский мирный договор 911 года. Вот только, что касается всего прочего... На Царьград он в действительности походом никогда не ходил, на лодьях вокруг города не катался и щит свой никуда не прибивал. И не спрашивайте, какую траву курил летописец, травя все эти байки — ученые мужи по сей день челодлань делают.
Зато в историчности нашего следующего героя и его деяний сомневаться уж точно не приходится:
Князь Игорь. Просто Игорь, Игорь Старый, Игорь I, Игорь Рюрикович. Хотя и ни наш Рюрик, ни живший еще раньше Рорик Фрисландский, совершенно точно не мог быть его отцом. Дедом-прадедом, разве что. Не известно даже был ли реальный Игорь знаком с реальным Олегом Вещим, хоть «Повесть» и называет последнего его воспитателем, а легенды и вовсе — дядей. С уверенностью можно говорить лишь о том, что Игорь был первым из условно называемого нами Рюриковичами рода великих князей русских, потомки которого правили Русью, а затем и Россией до конца XVI столетия. И, если уж на то пошло, династию ту справедливее было бы именовать Игоревичами. Но не сложилось. Если вспомнить то, как нелепо погиб этот князь, то... кхм... в общем, не сильно-то везучий был человек. Так что не удивительно.
А вот у кого точно все сложилось, так это у супруги его — княгини Ольги:
Если Игорь лишь робко постучался в двери Истории и в итоге удовольствовался скромным местечком на самом ее краешке, то решительная и бесстрашная Ольга, которой изначально была уготована роль блеклой тени на фоне своего мужа, ураганом ворвалась в нее, в вихре огненных искр, с мечом и крестом. Став первой женщиной-правительницей и вообще первой реальной женщиной в истории Руси. Первой христианкой на великокняжеском столе и старейшим из реально существовавших русских правителей, упоминаемых в скандинавских сагах. Первой во всем.
Фигура княгини Ольги оказалась настолько монументальной и подавляющей все вокруг, что нашему следующему герою — ее сыну, Святославу Игоревичу, — фактически пришлось искать себе славы на чужбине. Дома он просто терялся на фоне своей величественной матери. Так и говорил: «не любо мне сидеть в Киеве».
Зато росчерк «сабельного удара Святослава», протянувшийся от Булгара на Волге, через Саркел на Дону и Семендер на Тереке, к Переяславцу и Доростолу на Дунае и даже до Адрианополя, уверенно вписал имя князя-пардуса в историю и Руси и полудюжины сопредельных с нею народов и стран. И если б не трагическая и гибель князя на Днепровских порогах, кто знает, как бы повернулось колесо истории...
Сын Святослава, Владимир I, подобной воительностью не отличался.
Впрочем, и не удивительно — ведь воспитанием внуков, в виду постоянных отлучек отца, занималась преимущественно бабушка, княгиня Ольга. И Владимир Святой или же Креститель, прозванный так за окончательное принятие Русью в его правление христианства, пошел куда больше в бабку, нежели в отца. Потому, должно быть, и в военных своих мероприятиях он исходил в основном из оборонительной стратегии, посвятив много времени и сил строительству на южных рубежах Руси новых городов и крепостей, и возведя в итоге на Правобережье Днепра колоссальную оборонительную линию — Змиевы валы, остатки которых и до сих пор можно увидеть воочию.
А продолжил его труды поначалу, казалось, во всем бросавший вызов своему отцу Ярослав, сын насильно взятой Владимиром полоцкой княжны Рогнеды:
Прозванный Мудрым, а современниками обзываемый Хромым, он, однако, едва не вошел в историю как Глупый, умудрившись разом лишиться и варяжской и новгородской дружины точь в точь накануне войны со Святополком за киевское княжение. Или же как Нерешительный — чуть не сбежав за море после первой же серьезной неудачи. Или как Ярослав Половинка, после победы аж в двух междоусобных войнах с сородичами, проигравший третью своему младшему брату Мстиславу и вынужденный на протяжении целых десяти лет делить с ним страну по принципу — один правит к западу от Днепра, другой к востоку. Но все-таки мудрость в конце возобладала, и Ярослав остался в истории как собиратель книг, строитель городов и законодатель. Но не как воитель и организатор походов, в которых ему, откровенно говоря, как правило решительно не везло. Зато история русского летописания, то есть и нашего канона, берет свое начало именно в его время и именно в собравшемся вокруг него кружке первых русских интеллектуалов.
Ну и завершил его труд последний наш герой — сын византийской и муж англосаксонской принцесс Владимир II Мономах.
Об этом человеке сказать можно многое. Но можно и ограничиться констатацией одного факта — вся история Руси, что была до него, написана под его диктовку. То есть мы знаем об этой истории ровно то, что он хотел, чтобы мы знали. А что он не хотел, чтобы знали потомки... Мономах даже культ первых русских святых, первоначально бывший Глебоборисовским, перевернул и превратил в Борисоглебский. Просто потому, что святой Борис был его небесным патроном, а Глеб — покровителем его оппонентов, черниговских Ольговичей. И мы по сей день почитаем Бориса выше Глеба, потому что так решил Владимир Мономах.
И здесь, наверное, будет самое время перейти к следующему пункту нашей визитки — представлению наших авторов.
Как, вы полагали, что он у нас всего один? О, вы сильно заблуждались! На самом деле это был коллектив авторов, работавших на протяжении добрых восьмидесяти лет! А с главным из них, черноризцем Нестором, и вовсе связана загадка — а писал ли он вообще «Повесть временных лет»? Или же под этим именем мы знаем двух совершенно разных людей, которым принадлежит авторство разных литературных произведений?
— митрополит Иларион, первый русский по происхождению предстоятель Киевской митрополии; именно с его именем связывают так называемый Древнейший свод и начало русского летописания в 30-х годах XI века, еще до его поставления в митрополиты;
— Никон Великий, игумен Киево-Печерского монастыря, автор Свода 1073 года, называемого еще Сводом Никона; возможно, под этим именем скрывался все тот же митрополит Иларион после оставления им киевской митрополии;
— Иоанн, игумен Киево-Печерского монастыря, преемник Никона и автор Начального свода 1093-1095 годов, положенного Нестором в основу его работы;
— Нестор (один или два разных человека — Нестор Агиограф и Нестор Летописец), черноризец Киево-Печерского монастыря, автор первых русских житий — «Чтения о Борисе и Глебе» и «Жития Феодосия Печерского», и первой редакции «Повести временных лет», составленной в 1110-1113 годах;
— Сильвестр, игумен Михайловского Выдубицкого монастыря под Киевом, позднее — епископ Переяславльский, в 1116 году под чутким руководством Владимира Мономаха создавший Вторую редакцию ПВЛ;
— Василий, автор «Повести об ослеплении Василька Теребовльского», предположительно духовник князя Василька или же светское лицо (посадник Владимира Волынского?), единственный из имеющихся у нас кандидатов на авторство Третьей (1118 или 1119 гг.) редакции ПВЛ.
— Вышата (Вышеслав Остромирович?), воевода новгородского князя Владимира Ярославича, правнук Добрыни, дяди Владимира I Святого; собеседник Никона и, предположительно, тот самый человек, которому мы и обязаны возникновением легенды о призвании варягов, породившей бесконечный спор норманистов и антинорманистов;
— Янь Вышатич (Иван Вышеславич), сын Вышаты, воевода и киевский тысяцкий, информатор Нестора, сообщивший ему массу любопытных историй из своей жизни;
— Чудин, киевский боярин, наместник Вышгорода, один из создателей Правды Ярославичей, поведавший летописцу немало деталей таких событий, как Киевское восстание 1068 г., перенесение мощей святых Бориса и Глеба в 1072 г. и мятеж Олега Гориславича в 1078 г.;
— Гюрята Рогович (Юрий Рогволдович?), новгородский посадник и родоначальник посадничьей династии, информатор автора Третьей редакции ПВЛ, в частности, рассказавший ему о «немой» торговле новгородцев с жителями Северного Урала, в которых летописец усмотрел библейские народы Гог и Магог.
Вы заметили, как тесно у нас переплетаются авторы и действующие лица канона? А те — с легендами и мифами? А ведь помимо сразу двух прообразов Владимира Красно Солнышко, у нас есть и Добрыня Никитич с Никитой Кожемякой, и даже Тугарин Змеевич и Идолище Поганое предстают на страницах «Повести» еще в своих человеческих обличьях. А еще у нас есть русский Каин — Святополк Окаянный, и первые русские святые Борис и Глеб. И Человек в Железной Маске а-ля рус — князь-узник Судислав. Князь-оборотень Всеслав Чародей, князь-паладин Николай Святоша и последний Каган — Олег Гориславич. По страницам нашего канона проносятся орды аваров, венгров и печенегов, торков и половцев. Вершит свою страшную месть княгиня Ольга, а белгородская земля родит кисель и мёд. Гремят бесчисленные междоусобицы и войны ронинов Князей-Изгоев. Возводятся города и храмы.
Во-первых, краткая обзорная статья из «Словаря книжников и книжности Древней Руси» Института русской литературы РАН — «Повесть временных лет».
Во-вторых — текст ПВЛ, представляющий из себя компиляцию всех основных ее редакций и списков, и снабженный подробными комментариями.
Данная электронная публикация удобна еще и тем, что позволяет читать Повесть как в оригинале на древнерусском, так и в переводе на современный русский язык, или же параллельно, сравнивая оба текста.
Тем, кого не устраивает даже малейшее вмешательство в оригинальный текст, мы можем предложить отдельно Лаврентьевскую и Ипатьевскую летописи, содержащие, соответственно, Вторую и Третью редакции ПВЛ, в древнерусской транскрипции без перевода.
И еще один вариант: Лаврентьевская и Ипатьевская летописи в сканах «Полного собрания русских летописей» (ПСРЛ).
Оба этих варианта интересны еще и наличием именных, географических и иных указателей, значительно облегчающих работу с текстом.
Ну и для совсем уж любителей живой истории у нас есть возможность полистать сканы подлинных манускриптов Лаврентьевской и Радзивиловской летописей, т.е. Второй, Сильвестровской редакции.
URL записиДобро пожаловать, друзья!
Располагайтесь. Чай, кофе? А может, медку хмельного?
Угощайтесь печеньками, кстати. Рогнеда собственноручно пекла.
Нет-нет, только не этими!
*в сторону* Эти — для Владимира Красное Солнышко.
А к нему у нее... кхм... особое отношение. Мало ли, чего она туда подсыпать могла...
Итак, начнем же повесть нашу!
Располагайтесь. Чай, кофе? А может, медку хмельного?
Угощайтесь печеньками, кстати. Рогнеда собственноручно пекла.
Нет-нет, только не этими!
*в сторону* Эти — для Владимира Красное Солнышко.
А к нему у нее... кхм... особое отношение. Мало ли, чего она туда подсыпать могла...
Итак, начнем же повесть нашу!
Так что же это вообще такое, «Повесть временных лет», и с чем ее едят? Вроде и несложный вопрос, но так ли легко на самом деле на него ответить? Только ради бога, не пытайтесь сейчас украдкой заглянуть во всезнающий Гугл или же подсмотреть в Википедии, Великой и Ужасной. Там вы скорее всего прочтете что-нибудь вроде — самый древний или «наиболее ранний из дошедших до наших дней летописных сводов». И попадете впросак (:
В этом месте мы, пожалуй, поставим еще один кат. А вдруг не всем так уж и интересно погружаться в тонкости спора летописных сводов — у кого длинн... в смысле, кто первый встал, и чьих будут тапочки? В этом случае вы можете спокойно пропустить его и продолжить чтение дальше.
Во-первых, кто сказал, что ПВЛ дошла до нас с вами? До нас дошли лишь две позднейшие редакции первоначального текста «Повести»: вторая, игумена Сильвестра от 1116 г., и третья — редакция 1118 г. работы неизвестного автора. Как выглядел оригинальный Несторовский текст 1113 г., мы, увы, можем только догадываться.
Впрочем, есть и иные гипотезы. Как вносящие лишь незначительные правки в привычную эту схему: например, относящие редакторскую работу Сильвестра к 1117 г., а редакцию 1118-го датирующие 1119-м. Так и полностью ее ломающие: отвергающие, скажем, само существование третьей редакции или же настаивающие на том, что изначальный текст Нестора все-таки сохранился до наших дней и читается в составе Новгородской первой летописи... Et cetera et cetera!
И здесь мы переходим ко второму. А кто сказал, что ПВЛ — древнейшая? В основе «Повести» Нестора лежит Начальный свод 1093 г. игумена Иоанна, полнее, нежели в ПВЛ, сохранившийся в составе Новгородской первой летописи (НIЛ) Старшего и Младшего изводов. Более того, первая часть НIЛ Старшего извода представляет собою оригинальную рукопись конца XIII века — в частности, в ней читается почерк Тимофея, пономаря церкви святого Якова из Людина Конца Новгорода, работавшего в 1280-х — 1290-х гг. В то время как древнейший манускрипт ПВЛ сохранился в составе Лаврентьевской летописи, названной так в честь одного из писцов, монаха Лаврентия, переписавших в 1377 г. Тверской летописный свод.
Таким образом, и по сохранению образца старейшего летописания, и по древности дошедших до нас пергаментных тетрадей, которых когда-то касались рука и перо реальных летописцев прошлого, неоспоримый приоритет принадлежит именно Новгородской первой летописи Старшего извода, а вовсе не ПВЛ!
Увы, но единого же мнения о том, что из себя представляла «Повесть временных лет» с точки зрения ее автора, не существует до сих пор. Хроника? Но погодные записи составляют хорошо если половину ее объема, перемежаясь пространными реминисценциями на самые различные темы. «Чтение для политического воспитания подданных», как выразился один из отцов-основателей русской школы изучения летописей? Или же публицистика, облеченная в форму исторического сочинения, как писал другой классик? Есть даже такая экзотическая версия, что «Повесть» должна была служить своеобразным «отчетом» перед Богом и предназначалась для того, чтобы быть зачитанной на Страшном Суде! Наши предки, хоть и не слышали никогда ни о Нострадамусе ни о майя с их календарем, тоже, знаете ли, время от времени жили с уверенностью, что конец света наступит вот-вот, едва ли не в следующий вторник.
Но все это — лишь предположения ученых. О подлинных мотивах Нестора Летописца мы вряд ли когда-нибудь узнаем наверняка. Во всяком случае, пока какая-нибудь светлая голова не создаст наконец машину времени и не отправится в прошлое, чтобы взять у него интервью. Надеюсь, мы с вами доживем до того момента (:
Но почему же именно «Повесть временных лет» занимает особое место в нашей истории и культуре? В чем ее самость-самость, раз уж даже на древнейшесть она претендовать не может? Дело в том, что ПВЛ венчает собою долгий, начатый еще при Ярославе Мудром, процесс становления канонической версии первых веков русской истории, от Потопа и до 1110-х (в зависимости от редакции) годов. Если Древнейший свод Иоанна, что мы читаем в Новгородской Первой летописи, был еще лишь сырцом, грубой заготовкой, то «Повесть временных лет» черноризца Нестора, пройдя дополнительную огранку двух редакций, разумеется, стала тем краеугольным камнем, на котором все последующие века возводили свои труды новые и новые летописцы. На котором и до сих пор зиждется наша с вами история.
А еще «Повесть» донесла до нас первые образцы древнерусской житийной литературы, первый русский апокриф на Новый Завет, первые примеры беллетристики, сатиры и фантастики, этнографических и краеведческих очерков, очерки о монастырской жизни, отзвуки богословских диспутов и отрывки так и ненаписанных мемуаров друзей и собеседников летописца, отголоски желтой прессы своего времени и героической дружинной поэзии, легенды и предания, и сухие строки выверенных до последней (нет, не запятой, она появилась в русском языке тремя веками позже) буквы международных договоров... и многое-многое другое.
Например, вы знали, что на Руси во времена Нестора были знакомы с таким священным буддистским текстом как «Вималакирти нирдеша сутра»? А теперь вот знаете (;
Подводя итог, можно сказать, что «Повесть временных лет» — это, в первую очередь, уникальная антология древнерусской литературы, вот уже на протяжении не одного столетия приковывающая внимание тысяч ученых. Заставляя строить все новые и новые теории на основании скупых летописных строк, и совершать неожиданные открытия там, где, как казалось, уже давно нечего ловить. И творение Нестора и его редакторов по-прежнему, спустя добрых девять веков, не устает поражать и преподносить удивительные сюрпризы.
Перейдем же непосредственно к героям нашей «Повести».
Точнее, к небольшой, выборочной портретной галерее.
Точнее, к небольшой, выборочной портретной галерее.
И кого же мы первым встречаем на ее страницах буквально в первых же строках? Ной и сыновья его Хам, Сим и Иафет. Ба, знакомые все лица! Правда, немного по другому канону. Стоит ли останавливаться на них подробнее? Вряд ли. Да и роль у них в нашей «Повести» не столь уж и заметная. Что ж, идем дальше.
А дальше у нас — апостол Андрей Первозванный. Вот те раз, еще один кроссовер! Кто сказал, что Фандомную Битву придумали только в XXI-м веке?
Листаем, листаем.
О! А вот и первые оригинальные персонажи. Причем, не только нашего канона, но вообще — всей русской литературы. Знакомьтесь: братья Кий, Щек и Хорив, давшие свои имена трем горам, на которых возник древний Киев, и собственно самой «матери городов русских», и их самовольная сестра Лыбедь, именем которой была названа протекавшая южнее Киева и словно бы убегающая от него, речка, правый приток Днепра.
Да, именно так — Лыбедь, не путайте с Лебедью или же Царевной-Лебедью. Этимология этого имени до конца не ясна, но вряд ли на самом деле имелось в виду сходство с птицей. Впрочем, отождествление нашей Лыбеди с героиней Старшей Эдды Сванхильд, т.е. «Лебедью Битвы», у которой так же было трое братьев, по-своему интересно. Но крайне дискуссионно.
Увы, но, хотя и некоторые параллели преданию о Кие и его братьях встречаются даже в Армении, что позволяет нам возводить этот миф еще к скифским временам, о какой-либо историчности сих персонажей говорить не приходится. Как, впрочем, и о следующей триаде героев «Повести» — братьях Рюрике, Синеусе и Труворе. Причем, если Рюрик хотя бы теоретически имеет некий исторический прототип — Рорика Фрисландского, — который, впрочем, на Руси никогда не бывал, то братья его и вовсе появились лишь на кончике пера нашего летописца.
Радим и Вятко, Аскольд и Дир... Но это все опять же из разряда мифов. Олег Вещий... Уже лучше. Для него хотя бы имеется пусть и одно единственное, но таки документальное подтверждение факта его существования и даже княжения в Киеве — русско-византийский мирный договор 911 года. Вот только, что касается всего прочего... На Царьград он в действительности походом никогда не ходил, на лодьях вокруг города не катался и щит свой никуда не прибивал. И не спрашивайте, какую траву курил летописец, травя все эти байки — ученые мужи по сей день челодлань делают.
Зато в историчности нашего следующего героя и его деяний сомневаться уж точно не приходится:
Князь Игорь. Просто Игорь, Игорь Старый, Игорь I, Игорь Рюрикович. Хотя и ни наш Рюрик, ни живший еще раньше Рорик Фрисландский, совершенно точно не мог быть его отцом. Дедом-прадедом, разве что. Не известно даже был ли реальный Игорь знаком с реальным Олегом Вещим, хоть «Повесть» и называет последнего его воспитателем, а легенды и вовсе — дядей. С уверенностью можно говорить лишь о том, что Игорь был первым из условно называемого нами Рюриковичами рода великих князей русских, потомки которого правили Русью, а затем и Россией до конца XVI столетия. И, если уж на то пошло, династию ту справедливее было бы именовать Игоревичами. Но не сложилось. Если вспомнить то, как нелепо погиб этот князь, то... кхм... в общем, не сильно-то везучий был человек. Так что не удивительно.
А вот у кого точно все сложилось, так это у супруги его — княгини Ольги:
Если Игорь лишь робко постучался в двери Истории и в итоге удовольствовался скромным местечком на самом ее краешке, то решительная и бесстрашная Ольга, которой изначально была уготована роль блеклой тени на фоне своего мужа, ураганом ворвалась в нее, в вихре огненных искр, с мечом и крестом. Став первой женщиной-правительницей и вообще первой реальной женщиной в истории Руси. Первой христианкой на великокняжеском столе и старейшим из реально существовавших русских правителей, упоминаемых в скандинавских сагах. Первой во всем.
Фигура княгини Ольги оказалась настолько монументальной и подавляющей все вокруг, что нашему следующему герою — ее сыну, Святославу Игоревичу, — фактически пришлось искать себе славы на чужбине. Дома он просто терялся на фоне своей величественной матери. Так и говорил: «не любо мне сидеть в Киеве».
Зато росчерк «сабельного удара Святослава», протянувшийся от Булгара на Волге, через Саркел на Дону и Семендер на Тереке, к Переяславцу и Доростолу на Дунае и даже до Адрианополя, уверенно вписал имя князя-пардуса в историю и Руси и полудюжины сопредельных с нею народов и стран. И если б не трагическая и гибель князя на Днепровских порогах, кто знает, как бы повернулось колесо истории...
Сын Святослава, Владимир I, подобной воительностью не отличался.
Впрочем, и не удивительно — ведь воспитанием внуков, в виду постоянных отлучек отца, занималась преимущественно бабушка, княгиня Ольга. И Владимир Святой или же Креститель, прозванный так за окончательное принятие Русью в его правление христианства, пошел куда больше в бабку, нежели в отца. Потому, должно быть, и в военных своих мероприятиях он исходил в основном из оборонительной стратегии, посвятив много времени и сил строительству на южных рубежах Руси новых городов и крепостей, и возведя в итоге на Правобережье Днепра колоссальную оборонительную линию — Змиевы валы, остатки которых и до сих пор можно увидеть воочию.
А продолжил его труды поначалу, казалось, во всем бросавший вызов своему отцу Ярослав, сын насильно взятой Владимиром полоцкой княжны Рогнеды:
Прозванный Мудрым, а современниками обзываемый Хромым, он, однако, едва не вошел в историю как Глупый, умудрившись разом лишиться и варяжской и новгородской дружины точь в точь накануне войны со Святополком за киевское княжение. Или же как Нерешительный — чуть не сбежав за море после первой же серьезной неудачи. Или как Ярослав Половинка, после победы аж в двух междоусобных войнах с сородичами, проигравший третью своему младшему брату Мстиславу и вынужденный на протяжении целых десяти лет делить с ним страну по принципу — один правит к западу от Днепра, другой к востоку. Но все-таки мудрость в конце возобладала, и Ярослав остался в истории как собиратель книг, строитель городов и законодатель. Но не как воитель и организатор походов, в которых ему, откровенно говоря, как правило решительно не везло. Зато история русского летописания, то есть и нашего канона, берет свое начало именно в его время и именно в собравшемся вокруг него кружке первых русских интеллектуалов.
Ну и завершил его труд последний наш герой — сын византийской и муж англосаксонской принцесс Владимир II Мономах.
Об этом человеке сказать можно многое. Но можно и ограничиться констатацией одного факта — вся история Руси, что была до него, написана под его диктовку. То есть мы знаем об этой истории ровно то, что он хотел, чтобы мы знали. А что он не хотел, чтобы знали потомки... Мономах даже культ первых русских святых, первоначально бывший Глебоборисовским, перевернул и превратил в Борисоглебский. Просто потому, что святой Борис был его небесным патроном, а Глеб — покровителем его оппонентов, черниговских Ольговичей. И мы по сей день почитаем Бориса выше Глеба, потому что так решил Владимир Мономах.
И здесь, наверное, будет самое время перейти к следующему пункту нашей визитки — представлению наших авторов.
Как, вы полагали, что он у нас всего один? О, вы сильно заблуждались! На самом деле это был коллектив авторов, работавших на протяжении добрых восьмидесяти лет! А с главным из них, черноризцем Нестором, и вовсе связана загадка — а писал ли он вообще «Повесть временных лет»? Или же под этим именем мы знаем двух совершенно разных людей, которым принадлежит авторство разных литературных произведений?
Но начнем по порядку:
— митрополит Иларион, первый русский по происхождению предстоятель Киевской митрополии; именно с его именем связывают так называемый Древнейший свод и начало русского летописания в 30-х годах XI века, еще до его поставления в митрополиты;
— Никон Великий, игумен Киево-Печерского монастыря, автор Свода 1073 года, называемого еще Сводом Никона; возможно, под этим именем скрывался все тот же митрополит Иларион после оставления им киевской митрополии;
— Иоанн, игумен Киево-Печерского монастыря, преемник Никона и автор Начального свода 1093-1095 годов, положенного Нестором в основу его работы;
— Нестор (один или два разных человека — Нестор Агиограф и Нестор Летописец), черноризец Киево-Печерского монастыря, автор первых русских житий — «Чтения о Борисе и Глебе» и «Жития Феодосия Печерского», и первой редакции «Повести временных лет», составленной в 1110-1113 годах;
— Сильвестр, игумен Михайловского Выдубицкого монастыря под Киевом, позднее — епископ Переяславльский, в 1116 году под чутким руководством Владимира Мономаха создавший Вторую редакцию ПВЛ;
И, пожалуй, особняком
можно поставить еще одного человека:
можно поставить еще одного человека:
— Василий, автор «Повести об ослеплении Василька Теребовльского», предположительно духовник князя Василька или же светское лицо (посадник Владимира Волынского?), единственный из имеющихся у нас кандидатов на авторство Третьей (1118 или 1119 гг.) редакции ПВЛ.
В завершение будет не лишним дополнить этот список именами основных информаторов наших летописцев,
без которых их повествование было бы намного беднее:
без которых их повествование было бы намного беднее:
— Вышата (Вышеслав Остромирович?), воевода новгородского князя Владимира Ярославича, правнук Добрыни, дяди Владимира I Святого; собеседник Никона и, предположительно, тот самый человек, которому мы и обязаны возникновением легенды о призвании варягов, породившей бесконечный спор норманистов и антинорманистов;
— Янь Вышатич (Иван Вышеславич), сын Вышаты, воевода и киевский тысяцкий, информатор Нестора, сообщивший ему массу любопытных историй из своей жизни;
— Чудин, киевский боярин, наместник Вышгорода, один из создателей Правды Ярославичей, поведавший летописцу немало деталей таких событий, как Киевское восстание 1068 г., перенесение мощей святых Бориса и Глеба в 1072 г. и мятеж Олега Гориславича в 1078 г.;
— Гюрята Рогович (Юрий Рогволдович?), новгородский посадник и родоначальник посадничьей династии, информатор автора Третьей редакции ПВЛ, в частности, рассказавший ему о «немой» торговле новгородцев с жителями Северного Урала, в которых летописец усмотрел библейские народы Гог и Магог.
Пишется Русская История.
Ну, а конкретнее — уже в наших ближайших выкладках.
Заглядывайте на огонек.
Будем рады.
А пока...
Ну, а конкретнее — уже в наших ближайших выкладках.
Заглядывайте на огонек.
Будем рады.
А пока...
О каноне чуть более предметно.
Во-первых, краткая обзорная статья из «Словаря книжников и книжности Древней Руси» Института русской литературы РАН — «Повесть временных лет».
Во-вторых — текст ПВЛ, представляющий из себя компиляцию всех основных ее редакций и списков, и снабженный подробными комментариями.
Данная электронная публикация удобна еще и тем, что позволяет читать Повесть как в оригинале на древнерусском, так и в переводе на современный русский язык, или же параллельно, сравнивая оба текста.
Тем, кого не устраивает даже малейшее вмешательство в оригинальный текст, мы можем предложить отдельно Лаврентьевскую и Ипатьевскую летописи, содержащие, соответственно, Вторую и Третью редакции ПВЛ, в древнерусской транскрипции без перевода.
И еще один вариант: Лаврентьевская и Ипатьевская летописи в сканах «Полного собрания русских летописей» (ПСРЛ).
Оба этих варианта интересны еще и наличием именных, географических и иных указателей, значительно облегчающих работу с текстом.
Ну и для совсем уж любителей живой истории у нас есть возможность полистать сканы подлинных манускриптов Лаврентьевской и Радзивиловской летописей, т.е. Второй, Сильвестровской редакции.